Сквозь тайгу к океану. Михаил ЧуркинЧитать онлайн книгу.
разбежались кто куда. Некоторых догнали и порубали станичники. Когда казаки стали поднимать лежащего ничком китайского торговца, у него слетел сапог, а в нем, да и в другом тоже, было насыпано множество золотых монет.
– В общем, поделили те деньги по-братски, – завершил свой рассказ Хомутов, – да что толку-то, мало кто пустил шальные деньги в дело, часть забрал войсковой атаман, проболталась какая-то сволочь. Остальные монеты попросту пропили.
Засада
«Ох, тяжкое это дело ожидать противника в засаде, – думал Сеня. – Мороз под сорок градусов, а одеты бойцы не по сезону. Как бы ноги не обморозить».
– А ну, не прыгать и не шуметь! – раздался грозный окрик командира.
– Едут, едут, – прошелестело по рядам. Дозорные подали знак.
Все изготовились и проверили оружие. Из-за высоких сугробов и стволов деревьев Сене сначала был плохо виден японский караван. Японцы обобрали несколько деревень, полютовали и теперь возвращались с провиантом в Хабаровск. Но вот и они – более двух десятков саней-розвальней с конфискованным продовольствием и скарбом в сопровождении сотни солдат да полусотни кавалеристов, нелепо сидящих на местных жеребцах. Японские мелкие лошадки перемерзли и подохли от болезней еще в первый месяц зимы. На санях установлены два пулемета. Вместе с тем вид у «самураев» невольно вызывает улыбку. В длиннополых тулупах, чудных шапках и меховых сапогах, одетых поверх ботинок, эти вояки все равно промерзли до костей, и даже шерстяные и фетровые маски на лицах не защищают от укусов лютого холода. Сидят, скорчившись, прижимая винтовки к животам. Ни дать ни взять снежные бабы на санях.
Винтовочный выстрел, как треск лопнувшей от мороза коры дерева, – сигнал к атаке. Сеня дает шенкеля своему монгольской породы коню, злобному и строптивому вороному Дымку, тот, из вредности, пытается цапнуть зубами за ногу, но все ж подчиняется шпорам и выносит хозяина к лесной дороге. Пурхаясь по брюхо в снегу, жеребчик вылетает на укатанный полозьями тракт, а вместе с ним волна конных и пеших партизан. Затрещали выстрелы. И сразу былой опаски как не бывало, только ярость и кураж. Рев из сотен глоток, что-то нечленораздельное: а-а-а, а-а-а… звон клинков, выстрелы. Затарахтел пулемет, установленный на первых санях. Второй так и не заработал. Вот он японец, винтовка неловко приставлена к толстому тулупному плечу. Морозным инеем блестит длинный плоский штык. Вспышка, посвист пули у лица.
– Бе-е-ей, не медли, – доносится словно издалека. Клинок драгунской шашки, занесенный для удара, вдруг, словно сам по себе, хищно наклоняется и рука машинально наносит удар в войлочную маску, прямо в глаз. Короткий хряск, словно бы пробил лист фанеры, рывок и шашка вновь подвысь. Сеня видит, как крутясь в седле, как черт на сковороде, вертится на коне, отбиваясь от двоих японских кавалеристов, бешено сверкающий глазами комвзвода Аргунцев.
– Браво! Чтоб косому зайцу шкурку не испортить, – кричит он.
– На-а,