Смерть после полудня. Эрнест ХемингуэйЧитать онлайн книгу.
демонстрации такой бесстыднейшей трусости, равной которой днем с огнем не сыщешь. Де ла Роза был ранен раз, перепугался навечно и быстро сошел с орбиты. Как тореро он был весьма одарен, но еще больший талант проявил кое в чем другом; он до сих пор выходит на арену в Южной Америке и, сочетая оба своих дарования, живет припеваючи.
Валенсия II начинал каждый сезон задорно как боевой петушок и работал близко к быкам. Потом один из быков мотнул головой пободрее, поймал Валенсию на рог, вздернул и отправил в больницу; а когда этот тореро поправился, то утратил смелость вплоть до следующего сезона.
Были и другие. Одного звали Хитанильо, «Цыганенок». Несмотря на прозвище, к цыганам он не имел никакого отношения, разве что в юности работал конюхом на одно из цыганских семейств. Это был низенький и дерзкий храбрец, по крайней мере, в Мадриде. Что до провинции, то, подобно всем дешевым матадорам, он уповал на свою мадридскую репутацию. Хитанильо принадлежал к тем тореро, которые готовы на что угодно, чуть ли не едят быков сырыми. При этом все выполнял нескладно, зато любил щегольнуть, например, когда бык уставал или замирал на минутку на месте, Хитанильо мог повернуться к нему спиной – это на расстоянии в локоть от рогов! – и встать на колени, расточая улыбки толпе. Едва ли не каждый сезон получал тяжелое ранение и в конечном итоге заработал инвалидность на всю жизнь, когда потерял половину легкого.
В городке Сория какой-то местный эскулап хватил Насьоналя II по голове бутылкой, не сойдясь с ним в мнении по поводу одного из боев. Насьональ, игравший в той корриде лишь роль зрителя, пытался оправдать поведение матадора, кому достался трудный бык. Полиция арестовала Насьоналя (нападавшего не тронула), и Насьональ, перемазанный красной пылью Сории, с размозженным черепом, всю ночь провалялся в участке, умирая от кровоизлияния в мозг, пока окружающие, приняв бедолагу за пьянчужку, пытались привести его в чувство. Ничего не вышло. Так коррида потеряла Хуана Анло, одного из действительно отважных матадоров.
Годом раньше погиб еще один, да еще подававший самые большие надежды. Звали его Мануэль Гарсия, «Маэра». Еще мальчишкой он был знаком с Хуаном Бельмонте в его бытность поденным рабочим в севильском предместье Триана, и тот на собственные деньги отправил Мануэля в школу тореро, где учили бою на молоденьких телятах. Хуан вместе с Маэрой и местным парнем по имени Варелито мечтали овладеть искусством плаща, и порой эта троица устраивала ночные вылазки: толкая перед собой бревно с керосиновой лампой и стопкой плащей, они вплавь преодолевали реку, а затем, голые и мокрые, перелезали через забор скотного двора в соседней Табладе, чтобы разбудить и раззадорить взрослого боевого быка. Пока Маэра держал лампу, Бельмонте отрабатывал на том пассы. Когда Бельмонте стал матадором, Маэра – высокий, смуглый, узкобедрый, со впалыми глазами и сизым подбородком даже после тщательного бритья, дерзкий, сутулый и серьезный, – последовал за ним в качестве бандерильеро. Он великолепно