Убить еврея. Аль ДжалиЧитать онлайн книгу.
с которым они связывали последнюю надежду, потерпел полное фиаско.
– Я не боюсь, – сказал Артём, – вы же видели. Но человечки грустно покачали головами и распылились. Не исчезли, как в прошлый раз, а именно распылились. Артём почувствовал злость – на них, потому что вместо того чтобы похвалить его за сегодняшнее, они впали в депрессию, на себя, потому что чувствовал себя виноватым перед ними. Злость удваивалась оттого, что обе ее составляющие были иррациональными. Словно все остальное было рациональным. Артём понял, что здесь его время кончилось.
Утром он улетел.
В Женеве, в командировавшую его газету он дал материал, который от него ждали, а тот, что написал «для себя», отправил в Москву. Через какое-то время русские танки совершили свой головокружительный въезд в Югославию. Было много шума и много надежд. Но пусть и последней, надежда все-таки умерла.
Артём «снял» одну из студенток отца и три ночи не вылезал из номера отеля, снятого именно по этому случаю.
Вернувшись на четвертый день, он, на отцовское: «Ну, как?», ухмыльнулся: «Интеллектуальный секс – это нечто. Она как… взрыв сверхновой». Отец хмыкнул в ответ: «Ничто человеческое науке не чуждо».
Ночью, когда они беседовали на террасе, Артём сказал, что едет в Палестину.
– Может, отдохнешь? – Спросил отец.
– Материал заказали. Пока прет, надо переть.
– Поезжай хотя бы сперва в Египет, проникнись вечностью у пирамид, потом возвращайся в бренное.
Артём понял, что отец читал оба его материала и озабочен состоянием его души. Но главное было в другом – при слове «пирамиды» у Артёма зашевелились волосы. Причем, ни на голове, и ни на какой другой части тела, а будто внутри него. Пирамиды. Эхнатон. Как он не подумал об этом! – Да, сказал он, – ты прав. Пожалуй, стоит начать с пирамид.
Отец, казалось, был обескуражен его согласием. Артём рассмеялся: «Ну, что ты? Отцы и дети – это ведь не только борьба, но и единство противоположностей».
Утром он улетел в Египет.
Это был его Дом, его Родина, его Место. Жара и песок, причинявшие столько неудобств остальным членам экспедиции, для него были живительными. Под различными предлогами он старался остаться один, чтобы распиравшее его счастье не было так очевидно – оно было иррационально и могло вызвать нездоровое удивление. Он спал как младенец, он ел, как идущий на поправку тяжелобольной. Он любил все и всех, даже скорпионов. Они отвечали ему взаимностью. Однажды он увидел скарабея и едва удержался, чтобы не бухнуться перед ним на колени.
Это состояние почти блаженного идиотизма не могло продолжаться долго. Когда он понял, что потерялся в лабиринте, вопреки рациональному ужасу, испытал иррациональное успокоение. Он понял, что «период адаптации» завершен, и сейчас что-то начнется. Он решил не оттягивать это и вместо того, чтобы продолжить бесплодные