Зебра полосатая. На переломах судьбы. Геннадий Александрович РазумовЧитать онлайн книгу.
отправился преодолевать Мамисонский перевал.
Очень скоро трудноподъемный рюкзак начал так сильно давить на мои покатые неспортивные плечи, что вертикаль моего положения на каменистой и пыльной дороге, сначала превратившись в г-образную загогулину, стала переходить в горизонталь. Правда, другие наши ходоки, не сильно от меня отличались выносливостью – так же, как я, часто спотыкались и валились на землю вовсе не только на привалах, которые инструктору приходилось объявлять все чаще и чаще. Наконец, он над нами сжалился и в ближайшем ауле нанял (конечно, за наши деньги) телегу, запряженную милым ушастым осликом. Мы вздохнули с облегчением и принялись вдыхать горную полынную и пыльную романтику полной грудью.
На турбазе в Батуми я получил свой чемодан обратно.
Глава 3
Время лечит то, что времена калечат
У порога бериевского МВД
Только в детстве мы точно знаем, кем будем, когда вырастем. Летчиком, космонавтом, киноактрисой, балериной. Или хотя бы, как заявила моя семилетняя дочка Инночка:
– Кем я буду? Ну, конечно, Инной Евгеньевной.
Но вот подходит пора выбора жизненного пути, профессии, и мы теряемся, сомневаемся, колеблемся, не знаем, что делать, кем стать, куда идти учиться. Правда, на 7–8 таких нерешительных недотеп почти всегда находятся 2–3 продвинутых молодцов, рано определившихся, твердо знающих, чего они стоят и чего они хотят.
Я относился к неуверенному в себе большинству. Моя потомственная принадлежность к технической интеллигенции никакого особенного выбора мне не оставляла. И я знал об этом уже в пятилетием возрасте, когда гордо заявлял: “У меня мама инженер, папа инженер, бабушка инженер, дедушка инженер, няня инженер и я инженер”.
Однако, душа моя тянулась к пыльным тропам дальних путешествий и волнующим загадкам книжных полок, ее влекли извилистые хитроумия философских построений и беспокойные тайны ушедших веков. В 10-м классе я воображал для себя какую-то многослойную литературно-географо-историко-философскую профессию. С такими задумками мне, конечно, следовало бы толкнуться в МГУ, но я столько слышал о его элитарности и недоступности для простых смертных, что решил не дразнить волка. Пропахав гору всяких справочников, проспектов, реклам я решил, что более проходной дорогой к гуманитарному образованию должен быть для меня некий Историко-архивный институт.
Туда я и подал свои документы после получения в школе аттестата зрелости. Подать-то я подал, но, увы, их не приняли. Этот отказ показался мне каким-то странным, абсурдным, необъяснимым – обычно таких, как я еврейцев, не принимали в вузы по результатам конкурсных экзаменов, на них неугодных абитуриентов просто-напросто заваливали. А тут даже до экзаменов не допустили. Почему?
Я не знал и даже не догадывался. Впрочем, поначалу никто из взрослых мне тоже тогда не мог ничего объяснить. Хотя я и чувствовал, что в воздухе висит какая-то непонятная гнетущая тревога, связанная с ежедневными