Не будите спящего титана. Алексей ЕгоровЧитать онлайн книгу.
3420-6
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
«Все, что происходит во Времени – в Прошлом, Настоящем и Будущем, не более чем Сон.
Шримад-Бхагаватам
День был сырой и рваный. Еще с рассветом проблескивали лучики последней мартовской надежды, в ожидании стабильного тепла. Но весна не торопилась вступать в свои календарные права. К обеду это чувство основательно прошло и испарилось. Рассосалось как счастье, как любовь, как все то, что еще могло теплиться в душе. Если оставалась она еще в телах людских; душа эта?!
Промерзлым куском грязного снежного кома чувствовалась она в животе. Там, где когда-то в юности летали ядовитого пурпура бабочки, щекоча своими крылышками и лапками влюбленное весеннее естество. Теплилось тогда в области сердца и медленным валом опускалось вниз. И каждое утро было праздником. Каждый вздох не зря. И казалось тогда что нет этому перемен. Вечно живая и юная мама на кухне со своими кулинарными шедеврами. Батя снимает стамеской замазку с зимних укутанных окон. Весна идет. Сейчас окна распахнут и влетит эта придурь в зимние, летаргические комнатки. И задышит все новым. Зашуршит. Зашевелится.
Давно уже нет там подобного движения. Умерло.
Весна. Все же опять весна. Несмотря ни на что весна.
Пора просыпаться. Весна. Пора… пора. А жить почти не хочется. Потому что счастье вот оно было. А потом не стало его. Ни внутри ни снаружи. Если бы тогда, в те времена, его в банку да засолить. На черные эти дни. А потом ночью, на маленькой прокуренной кухне открывать с самыми близкими друзьями за застольем. И каждому по немного в рюмочку. Главное не отравиться. А потом утром прятать глаза от людей. Потому что увидят этот блеск. Увидят и убьют.
Слякоть стояла неимоверная. Казалось, что небо – это та же слякоть, только душевная. Этакая последняя минута жизни божественного проведения. Отчаянная рвотная остервенелость. Бог еще что-то может, но уже ничего не хочет. Да и как сквозь это плесневелое марево смотреть на людей с облака? Что там в них «такого» можно разглядеть в подобную минуту? Но и становится понятным… эта русская тоска по несбыточному. Еще бы посадить в соседнюю камеру Рахманинова за рояль. И плеснуть немного того самого боярышника в железную кружку. Или… так плеснуть, чтобы не открыть более глаз. А упасть в лагерную грязь и ей же стать в одно мгновение. Остаться нужным своей стране. Стать перегноем.
Марк заворожено встал у тополя и пристально вцепился взглядом в набухшие почки на ветках.
– Хули встал там? – зло выругался вертухай с небольшой деревянной вышки. Его овчарка в унисон грязного ругательства отчаянно «улыбнулась», оскалившись в сторону застывшего у дерева заключенного.
– Не издох еще мир, – выкрикнул в ответ Марк, – видишь, как ему жить хочется, – сняв старую галичку с руки он нежно погладил ветку дерева и ласково добавил, – видишь как ему хорошо!
Охранник развернул в его сторону автомат и выкрикнул:
– Если ты сука через минуту не проследуешь в свой барак, я тебя… знаешь что?!
– Держись, – Марк еще раз прошелся по набухшим почкам кончиками пальцев и улыбнувшись, медленно поплелся в указанную сторону. Сказал он это дереву, конечно в первую очередь дереву. Про себя в последнее время он почти не вспоминал. Старался не вспоминать.
В честь дня окончания великой смуты в лагере объявили выходной. Это совсем не означало ходить где попало и философствовать над распухшими древесными почками. По указанию протоирея (а сам он в лагере появлялся редко) шваль должна была сидеть по своим клоповникам и изучать свежую прессу. Кормить вшей или насиловать друг друга. Что, впрочем, в лагере даже приветствовалось.
Марк вошел и аккуратно постучав по алюминиевому баку, убедившись что воды в нем нет, прошел к своему топчану. Его «коллеги» увлеченно что-то обсуждали, собравшись в кучку. Барак, где последние четыре года обитал Марк был не большим. Всего на двести мест. После последней зачистки в нем осталось всего трое заключенных. Он был четвертым. Остальных в январе выгнали на улицу в исподнем. Босые, сонные литераторы вышли на холод и замерзли там в камень. Вертухаи стояли в ватниках и дубленках, переминаясь в унтах с ноги на ногу. А заключенные падали один за другим как кегли. Как сосульки с весенней крыши, позвякивая друг о друга. Лязгая потерявшими последнюю надежду окаменевшими пальчиками о застывшие в вечности «культурного Армагеддона» лица. Так «культурная» власть экономила патроны.
Поэтому Марк так радовался этой пробивающейся сквозь смерть зелени. Это значило что его и этих троих не поведут на улицу рано утром. И поживут они еще чуток. Во всяком случае до следующих «белых мух».
Он прошел к топчану и растянулся на нем даже не разуваясь. Редко выдавались подобные деньки. А тут еще и национальный праздник в государстве. Большое дело. Точно теперь и воды свежей принесут и может даже капусты квашеной. Правда немного тухлой или перемороженной. И еще сельди. Она в руках будет разваливаться от соли и старости.