Ангары. Алексей ПарщиковЧитать онлайн книгу.

      Я никогда не жил в пустыне,

      напоминающей край воронки

      с кочующей дыркой. Какие простые

      виды, их грузные перевороты

      вокруг скорпиона, двойной змеи;

      кажется, что и добавить нечего

      к петлям начал. Подёргивания земли

      стряхивают контур со встречного.

      Когда, бальзамируясь гримом, ты полуодетая

      думаешь, как взорвать этот театр подпольный,

      больше всего раздражает лампа дневного света

      и самопал тяжёлый, почему-то двуствольный.

      Плащ надеваешь военный – чтоб тебя не узнали —

      палевый, с капюшоном, а нужно – обычный, чёрный;

      скользнёт стеклянною глыбой удивление в зале:

      нету тебя на сцене – это всего запрещённей!

      Убитая шприцем в затылок, лежишь в хвощах заморозки —

      играешь ты до бесчувствия! – и знаешь: твоя отвага

      для подростков – снотворна, потому что нега —

      первая бесконечность, как запах земли в причёске.

      Актёры движутся дальше, будто твоя причуда

      не от мира сего – так и должно быть в пьесе.

      Твой голос целует с последних кресел пьянчуга,

      отталкиваясь, взлетая, сыплясь, как снег на рельсы…

      Скажу, что между камнем и водой

      червяк есть промежуток жути. Кроме

      червяк – отрезок времени и крови.

      Не тонет нож, как тонет голос мой.

      А вешний воздух скроен без гвоздя,

      и пыль скрутив в горящие девятки,

      как честь чужую бросит на лопатки,

      прицельным духом своды обведя.

      Мария, пятен нету на тебе,

      меня ж давно литая студит ересь,

      и я на крест дарёный не надеюсь,

      а вознесусь, как копоть по трубе.

      Крик петушиный виснет, как серьга

      тяжёлая, внезапная. Играют

      костры на грубых лирах. Замолкают

      кружки старух и воинов стога.

      Что обсуждали пять минут назад?

      Зачем случайной медью похвалялись,

      зачем в медведей чёрных обращались

      и вверх чадящим зеркалом летят?

      Как вариант унижает свой вид предыдущий,

      эти холмы заслоняют чем ближе, тем гуще

      столик в тени, где моё заглядение пьёт

      кофе, не зная, какие толпятся попытки

      перемахнуть мурашиную бритву открытки —

      через сетчатку и – за элеватор и порт.

      Раньше, чем выйти из города, я бы хотел

      выбрать в округе не хмелем рогатую точку,

      но чтобы разом увидеть дворец и костёл,

      взлёт на Андреевском спуске, и поодиночке —

      всех; чтоб гостиница свежая глазу была,

      дух мой на время к себе, как пинцетом, брала.

      Шкаф платяной отворяет свои караул-створки,

      валятся шмотки, их души в ушке у иголки

      давятся – шубы грызутся и душат пиджак,

      фауна поз человечьих – другдружкина пища! —

      воет