Ангары. Алексей ПарщиковЧитать онлайн книгу.

      По колено в грязи мы веками бредем без оглядки,

      и сосёт эта хлябь, и живут её мёртвые хватки.

      Здесь черты не провесть, и потешны мешочные гонки,

      словно трубы Господни, размножены жижей воронки.

      Как и прежде, мой ангел, интимен твой сумрачный шелест,

      как и прежде, я буду носить тебе шкуры и вереск,

      только всё это блажь, и накручено долгим лиманом,

      по утрам – золотым, по ночам – как свирель, деревянным.

      Пышут бархатным током стрекозы и хрупкие прутья,

      на земле и на небе – не путь, a одно перепутье,

      в этой дохлой воде, что колышется, словно носилки,

      не найти ни креста, ни моста, ни звезды, ни развилки.

      Только камень, похожий на тучку, и оба похожи

      на любую из точек вселенной, известной до дрожи,

      только вывих тяжёлой, как спущенный мяч, панорамы,

      только яма в земле или просто – отсутствие ямы.

      Керосиновая сталь кораблей под солнышком курносым.

      В воздухе – энциклопедия морских узлов.

      Тот вышел из петли, кто знал заветный способ.

      В остатке – отсебятина зацикленных голов.

      Паниковали стада, пригибаясь под тянущимся самолётом,

      на дерматоглифику пальца похож их пунктиром бегущий свиль.

      Вот извлеклись шасси – две ноты, как по нотам.

      Вот – взрыв на полосе. Цел штурман. В небе – штиль.

      Когда ураган магнитный по сусекам преисподней пошарил,

      радары береговой охраны зашли в заунывный пат,

      по белым контурным картам стеклянными карандашами

      тварь немая елозила по контурам белых карт.

      Солдаты шлёпают по воде, скажем попросту – голубой,

      по рябой и почти неподвижной, подкованной на лету.

      Тюль канкана креветок муаровых разрывается, как припой,

      сорвавшись с паяльника, плёнкой ячеистой плющится о плиту.

      Умирай на рассвете, когда близкие на измоте.

      Тварь месмерическая, помедля, войдет в госпитальный металл.

      Иглы в чашку звонко летят, по одной вынимаемые из плоти.

      Язык твой будет в песок зарыт, чтоб его прилив и отлив трепал.

      От мрака я отделился, словно квакнула пакля,

      сзади город истериков чернел в меловом спазме,

      было жидкое солнце, пологое море пахло,

      и, возвращаясь в тело, я понял, что Боже спас мя.

      Я помнил стычку на площади, свист и общие страсти,

      торчал я нейтрально у игрального автомата,

      где женщина на дисплее реальной была отчасти,

      границу этой реальности сдвигала Шахерезада.

      Я был рассеян, но помню тех, кто выпал из драки:

      Словно, летя сквозь яблоню и коснуться пытаясь

      яблок, – не удавалось им выбрать одно, однако…

      Плечеуглых грифонов