Клиника: анатомия жизни. Артур ХейлиЧитать онлайн книгу.
черепа, обнажив покрывающую мозг мягкую оболочку, и снова посмотрел на будущих сестер. Держались они хорошо. Если вынесут это зрелище, то вынесут все.
Удалив свод черепа, Макнил ножницами вскрыл крупную вену – верхний сагиттальный синус. По ножницам и пальцам потекла темная кровь. Кровь жидкая, отметил про себя Макнил, нет никаких признаков венозного тромбоза. Осмотрев мозговую оболочку, он отделил ее от подлежащих тканей и открыл собственно головной мозг. Ножом Макнил отделил головной мозг от спинного, извлек его из полости черепа и осторожно уложил в большую стеклянную емкость с формалином, которую поднес ему Седдонс.
Наблюдая за Макнилом, следя за его руками, Седдонс старался понять, что сейчас происходит в голове резидента-патологоанатома. Они были знакомы с Макнилом два года. Сначала Седдонс знал его просто как старшего товарища по резидентуре, а потом, когда его на несколько месяцев направили в отделение патологической анатомии, познакомился с ним ближе. Патологическая анатомия интересовала Седдонса, но все же он был рад, что она не является его основной специальностью. Он никогда не жалел о том, что выбрал для себя хирургию, и с нетерпением ждал, когда пройдет еще пара недель и он сможет вернуться в свое отделение. В противоположность царившему в прозекторской морга клиники духу смерти в операционной была территория жизни. После операции он испытывал чувство свершения, чего в этом месте не было. Каждому свое, подумал он, патологическая анатомия – для патологоанатомов.
У патологической анатомии была еще одна особенность. Здесь можно потерять чувство реальности, забыть о том, что медицина создана людьми ради людей. Вот, например, этот мозг… Седдонс внезапно и с необычайной остротой осознал, что всего несколько часов назад это был мыслительный центр определенного человека, координатор его чувств – тактильных, обонятельных, зрительных, вкусовых. В нем рождались мысли, он знал любовь, страх, торжество. Вчера, а возможно, даже сегодня он приказывал глазам плакать, а рту пускать слюну. Умерший был инженером. Значит, его мозг знал математику, сопромат, разрабатывал конструкции, может быть, строил дома, дороги, церкви. Наследием этого мозга продолжают пользоваться живые люди. Но что он теперь? Масса ткани, лежащая в формалине, которую сначала рассекут на срезы, исследуют под микроскопом, а потом сожгут в печке.
Седдонс не верил в Бога и не мог понять, как могут верить в него образованные люди. Чем более развитыми становились знание, наука, мышление, тем неуместнее казалась религия. Но Седдонс верил в то, что за неимением лучшего можно было назвать искрой человечности, кредом индивидуума. Как хирург он, конечно, не всегда будет иметь дело с индивидуальностями, не всегда будет знать своих больных, а даже если и будет, то перестанет воспринимать их индивидуальности, сосредоточившись на хирургической технике во время операции. Но Седдонс уже давно дал себе клятву – никогда не забывать о том, что за всякой техникой стоит больной, то есть человеческая