Пурпур и яд. Александр НемировскийЧитать онлайн книгу.
рукой.
– И ты этому поверила? Царям приходится скрывать правду.
– Я не могла не поверить, потому что знала о его ненависти к тебе. Почему он послал в Пергам тебя? Разве у него не было других военачальников? И письма были написаны его рукой. Так я попала в капкан. После того как пролилась кровь Эвергета, оказалось, что жертва напрасна. Маний Аквилий обманул меня. И тогда пришел Ариарат. Это была пытка. Ведь он узнал, что Митридат твой сын…
Моаферн пошатнулся. Ужас исказил его лицо.
– Мой сын! Но почему я не знал об этом все эти годы!
– Ты для него не сделал бы больше. А он об этом не должен был знать.
Пламя и тени
Весть о возвращении Митридата опередила это событие ровно на столько времени, сколько понадобилось, чтобы разжечь костер на вершине Париадра. Его пламя увидели люди Диофанта в Амисе и тотчас же зажгли свои костры на холмах. Оттуда их свет распространился по всей Понтийской земле до горы Скороба на границе с Вифинией.
Ликовали эллины Трапезунда, радовались жители Фемискиры, потомки халибов, словно предугадывали, что Митридат вернет их рудникам и плавильням былую славу. Совершили возлияние богам амасийцы, вечно страдавшие от набегов воинственных галатов. Но более всех торжествовали синопейцы, ибо Митридат родился в их городе и в него возвращался как законный царь.
Храм Ормузда заполнили персы. Не кто иной, как Моаферн, спас юного царя от козней римлян, которых молва произвела в порождение бога Мрака Аримана.
С персами соперничали эллины. В храме Автолика звучала повторяемая тысячами уст молитва покровителю города и царя. На улице шерстобитов всю ночь не утихала работа. Кому-то пришло в голову все ковры соединить в один гигантский ковер и разложить его от гавани до ворот дворца под ноги Митридату.
Единственным пятном мрака в этом сиянии и ликовании был царский дворец. После восстания синопейцев и бегства Ариарата Лаодику покинули придворные. Разбежались слуги в страхе перед новым господином. Дочь Лаодика осыпала мать проклятиями. Она кричала, что помнит и любит Митридата и знает, что он явится и отомстит за отца. «Лучше бы я умерла в ту ночь, когда дала ей жизнь, – думала Лаодика, – когда, не веря, что выживу, Эвергет дал мое имя новорожденной».
Лаодика ходила из зала в зал, где вышли из углов потревоженные тени. Близ фонтана перистиля лежал, как тогда, Эвергет, и в свете луны лицо его было мертвенно-бледным… По мозаике шагал римский посол, и звуки его шагов, его лающей речи отдавались в ушах тревожным звоном… А здесь прозвучал радостный смех Митридата. Годовалым ребенком он, неуверенно вытянув руки, сделал по этим плитам свой первый шаг. Лаодика упала на камни.
Она очнулась от шума шагов. Нет, это не привидения, не призраки. Они идут, высоко подняв факелы. Тени пляшут по их лицам, выхватывая то щеки, вздувшиеся желваками, то суровые, ненавидящие глаза. И один из них, без факела, с дротиком в руке,