Теория выбора и случайностей. Часть 2. Кто есть кто, или Долой маски!. Дарья БыстрицкаяЧитать онлайн книгу.
в спальню.
Его взгляду предстала довольно красноречивая картина. Голый Рома, чуть прикрытый одеялом, лежал на кровати и курил. При появлении друга он лишь немного приподнялся на локтях. А Аня, прижимавшая одеяло к груди, сидела и испуганно на него смотрела.
Это то, что Миша успел увидеть за короткое мгновение, после чего резко отвернул лицо и машинально извинился. Он быстро отступил и пошёл к выходу из квартиры. Аня его окликнула. Михаил же, покидая жилище Романа, прокричал со смехом:
– Простите, что помешал!
Но он и сам в этом своём смехе услышал что-то истерическое.
Самойлов бегом преодолел лестничные пролёты подъезда, но, выйдя на улицу, перешёл на быстрый шаг. Он не желал улепётывать как нашкодивший кот, тем более что он-то как раз не совершил ничего постыдного.
Следующие два часа из памяти Миши выпали. Он до сих пор не мог вспомнить, что всё это время делал, где ходил.
Очнулся он в городском парке. Медленно шёл к лавочке, ступая по дорожке из старого, уже разваливающегося асфальта. Кажется, его делали ещё в советское время.
Отчего-то в тот момент его мысли зацепились за эту тему, и он начал рассуждать об асфальте, о советском времени, и сам не зная, зачем.
Михаил сел на лавочку и, закончив ненужные рассуждения, запрокинул голову. Он прислушивался к шелесту листьев, жужжанию пролетавших насекомых, смотрел на чуть пошатывающиеся от ветра деревья: молодые берёзки, крепкие тополя, изящные сосны и мрачные ели. Солнце было всё такое же яркое, небо – голубое, трава – зелёная, а Миша Самойлов – другой. Ему казалось невероятным, что весь мир остался прежним, а он – нет. Его внутренний мир был растоптан, разрушен. Ещё никогда в жизни он не чувствовал себя таким потерянным. Все его убеждения, знания о мире разлетелись в пух и прах, они оказались негодными и совершенно лживыми, неправильными. И его дружба, его любовь оказались никому ненужными. Миша был разочарован в себе, чувствовал себя несостоявшимся в этой жизни.
А его прежний мир был таким чистым, таким ясным и понятным! Куда всё исчезло? Более в этой жизни не осталось ничего понятного и ясного.
Самойлов раньше считал глупыми песни о любви, в которых практически всегда употреблялось слово «боль». Оно казалось ему нелепым, неуместным. Какая тут может быть боль? Больно может быть физически, а морально, духовно – неприятно, обидно.
А теперь он сидел на лавочке и мысленно спрашивал:
– Боже, отчего же так… больно?..
Больно, больно… – другого слова ему было не подобрать. Неприятно? Обидно? Нет, всё это о чём-то досадном, но вполне терпимом. А ему было нестерпимо больно.
Михаил тогда, обхватив голову руками, рыдал тихо, еле слышно. Ему хотелось не верить, что Аня и Рома его предали, но не верить было невозможно. И он верил, признавал это, хоть правда его и убивала.
Домой он вернулся после ужина. Есть отказался, солгав, что уже поужинал, у Ромы. Не ел он ничего