Немногие для вечности живут… (сборник). Осип МандельштамЧитать онлайн книгу.

      Дайте Тютчеву стрекозу –

      Догадайтесь почему.

      Веневитинову – розу,

      Ну а перстень – никому.

      Баратынского подошвы

      Раздражают прах веков.

      У него без всякой прошвы

      Наволочки облаков.

      А еще над нами волен

      Лермонтов – мучитель наш,

      И всегда одышкой болен

      Фета жирный карандаш.

      Себя губя, себе противореча,

      Как моль летит на огонек полночный,

      Мне хочется уйти из нашей речи

      За всё, чем я обязан ей бессрочно.

      Есть между нами похвала без лести

      И дружба есть в упор, без фарисейства,

      Поучимся ж серьезности и чести

      На Западе у чуждого семейства.

      Поэзия, тебе полезны грозы!

      Я вспоминаю немца-офицера:

      И за эфес его цеплялись розы,

      И на губах его была Церера.

      Еще во Франкфурте отцы зевали,

      Еще о Гёте не было известий,

      Слагались гимны, кони гарцевали

      И, словно буквы, прыгали на месте.

      Скажите мне, друзья, в какой Валгалле

      Мы вместе с вами щелкали орехи,

      Какой свободой вы располагали,

      Какие вы поставили мне вехи?

      И прямо со страницы альманаха,

      От новизны его первостатейной,

      Сбегали в гроб – ступеньками, без страха,

      Как в погребок за кружкой мозельвейна.

      Чужая речь мне будет оболочкой,

      И много прежде, чем я смел родиться,

      Я буквой был, был виноградной строчкой,

      Я книгой был, которая вам снится.

      Когда я спал без облика и склада,

      Я дружбой был, как выстрелом, разбужен.

      Бог Нахтигаль, дай мне судьбу Пилада

      Иль вырви мне язык – он мне не нужен.

      Бог Нахтигаль, меня еще вербуют

      Для новых чум, для семилетних боен.

      Звук сузился. Слова шипят, бунтуют,

      Но ты живешь, и я с тобой спокоен.

      Во всей Италии приятнейший, умнейший,

      Любезный Ариост немножечко охрип.

      Он наслаждается перечисленьем рыб

      И перчит все моря нелепицею злейшей.

      И, словно музыкант на десяти цимбалах,

      Не уставая рвать повествованья нить,

      Ведет – туда-сюда, не зная сам, как быть, –

      Запутанный рассказ о рыцарских скандалах.

      На языке цикад – пленительная смесь

      Из грусти пушкинской и средиземной спеси,

      Он завирается, с Орландом куролеся,

      И