В сетях предательства. Николай Брешко-БрешковскийЧитать онлайн книгу.
исполнено, господин аббат.
Дегеррарди мялся на месте.
– Вы не уходите?..
– Господин аббат, нельзя ли маленькое вспомоществование, я поиздержался.
– Сколько?
– Рублей пятьдесят… можно?
– Вы широко живете. Вы и так забрали вперед жалованье. Обратитесь к портье Адольфу, он вам выдаст пятьдесят рублей. Но чтобы впредь этих «авансов» не было!
– Последний раз, господин аббат, честное слово…
6. На берегах Голубого Дуная
Старый колесный с выцветшей, облупившейся окраской пароход бегал через Дунай от сербского Белграда к венгерскому Землину. Землин – это по сербо-хорватски, у венгерцев и швабов он – Земун.
Желтый и мутный – венцы зовут его голубым почему-то – быстротечный Дунай раскинулся здесь широко, очень широко, словно желая как только можно дальше разобщить обе такие враждебные друг другу страны. Громадную «лоскутную», разноязычную монархию Габсбургов – с маленькой, сильной своим единством славянской Сербией.
Ах, эта Сербия! Такая крохотная, такая гордая, колючая, она всегда ощетинивалась, как только делали хоть малейшую попытку дотянуться к ней жадные, клейкие щупальцы гигантского мозаичного австро-венгерского спрута.
Покинув низкий плоский берег тихого, чистенького Землина, пароход пересекал Дунай по направлению к Белграду. Вот она раскинулась на крутом холме, сербская престольница! Сверкают под майским солнцем золоченые шлемы церквей. Хаотическим амфитеатром спускаются к берегу дома и лачуги. Длинное здание таможни. Бритый плечистый пассажир в легоньком пальто «клош» и с желтым чемоданом в руке узнал таможню и темный закопченный вокзал. Он не был здесь около трех лет. С начала первой балканской войны не был.
Переменились времена. В то время «безработный», голодным, щелкающим зубами волком скитался он по грязным «кафанам», и две-три кэбабчаты (рубленое мясо в форме тоненьких сосисок, прожаренное на углях), стоившие пятнадцать сантимов, были для него лукулловским пиршеством. А теперь – теперь он одет с иголочки, сыт и пьян, бумажник его набит банковскими билетами, а кошелек – новеньким золотом с профилем императора Франца-Иосифа. Есть и двадцатифранковики с галльским «петухом», и даже русские монеты в пять и десять рублей.
Он был самым «элегантным» пассажиром на палубе. Кругом – все простой люд: рабочие, женщины, ездившие в Землин кто покупать, кто продавать, матросы с выжженными солнцем грубыми обветренными лицами. Слышалась сербская речь вперемешку с венгерской и немецкой.
Певучий, тоже сербский говор крепких светловолосых хорватов…
Ближе и ближе берег. Направо – металлическим белым, висящим в воздухе кружевом перекинулся над Савою железнодорожный мост. Влево, вплотную к самому крутому берегу, мощными липами своими в цвету, – доносится ветром их сладкий, медвяный аромат, – подошел городской сад Калемегдан. Еще левее – массивными стенами, башнями, казематами и бастионами раскинулась