Закрытый показ. Книга стихотворений 2012–2017. Наталия ЧерныхЧитать онлайн книгу.
и т. д. Такая вот попытка зафиксировать современность, мгновенные снимки, но сквозь различные фильтры. Одним из этих фильтров может быть прямое обращение к вечным темам:
Есть на скорую руку – как записать гениальную мысль,
она покажется идиотичной.
Но что в человеке лучше идиотии.
Собеседник пришел, сел и спросил: где тут Бог?
Проекции «уединенного сознания» вовне представляют ложную коммуникацию, лирическим субъектом вновь и вновь осуществляемую, в том числе и с самим собой. Влечение к не-бытию и преодоление этого влечения – так, пожалуй, можно было бы охарактеризовать сверхидею этой книги. Вспоминается, что Людмила Вязмитинова в статье о «поколении 90‐х» так писала о лирическом «я» Черных: «…образ поэта – нечто среднее между странником, скоморохом и юродивым»[1].
Как известно, человеческие переживания детерминированы наличием в природе слов для их описания. Нет слова – нет понятия, мысль дефокусируется и благополучно растворяется в энтропии. Короче, по Оруэллу. Лирический субъект у Черных отчаянно пытается найти слова и образные коды для невыразимого, а на выходе, казалось бы, – какие-то обыкновенные повседневные разговорные блоки. Сходный процесс можно наблюдать в нарочито обытовленной прозе Людмилы Петрушевской. Но, как и в случае Петрушевской, на самом деле все абсолютно, головокружительно не так. Попытка поведать о несказуемом – отчаянная и удачная, только надо немного поменять оптику и видеть не сами слова, а то, что является дословесным или сверхсловесным, проступая сквозь их туманную вязь, подобно тому, как сквозь холодный океанский туман проступает левиафан. Левиафан выходит, в частности, из метаметафорики, из синэстезии и сновидчества:
рывок под волну
был хорош
кипение стихло
уши остались
укрыты
шерстью морской изумрудной
ни звука
как шелковится
память о звуках
так лица взошли
из плывущего изображения
Невербальное, выраженное на вербальном уровне, неминуемо обрастает потерями. Холистический метод обработки информации практически не поддается вербализации. Но Черных парадоксальным образом делает именно это. Полный сильных и слабых взаимодействий, очень личностный, закрытый («закрытый показ»!) мир лирического субъекта явлен в этих странных, выматывающих душу, длящихся и длящихся без всякого катарсиса стихах очень явственно, синкретично, почти тактильно.
Изменяется повествователь, мутирует, оборотнем меняет седьмую шкуру – в пределах одного стихотворения. Стихотворения ли? Подобно тому как художественный мир Черных существует на грани реального и ирреального (если угодно – сверхреального), так и ее поэтический язык все время балансирует между регулярным (пусть и белым) стихом и верлибром, между верлибром и ритмизованной