Когда львы станут ручными. Как наладить отношения с окружающими, открыться миру и оказаться на счастливой волне. Рафаэлла ДжорданоЧитать онлайн книгу.
не торопился их обслужить, но Жан-Филипп сохранял невозмутимое спокойствие. «Как же он изменился», – подумала Романа…
Она смотрела на лицо отца, отмечая следы времени. Волосы, когда-то каштановые и густые, поредели, покрылись сединой и приобрели сероватый оттенок. И если раньше серо-голубые глаза были в ореоле мелких морщинок, то теперь морщины стали глубокими бороздами.
Еще несколько лет назад Жан-Филипп был нетерпимым, вспыльчивым и требовательным. Доведись ему заполнять анкету, он бы поставил галочки напротив всех отклонений в поведении, свойственных бюрнерии. У себя дома он хотел царить и властвовать. У них в гостиной не было круглого стола. Да это и понятно: разве можно восседать на троне по соседству с круглым столом? Вступая в спор, он даже не пытался дискутировать – главным для него было отстоять свою правоту, даже если на это не было никаких оснований. Он обожал создавать вокруг себя шум. О его присутствии напоминали хлопающие двери комнат и шкафов – он как бы метил звуками свою территорию, как животные метят ее мочой; этот неискоренимый архаизм, ранее свойственный ее отцу, погружал Роману в доисторическую эпоху, и она, признаться, чуть было не начала сомневаться в реальности эволюции человеческой цивилизации…
Но ярче всего его бюрнерия проявлялась, когда он садился за руль. Еще до того, как он заносил ногу в салон машины, его уровень терпения снижался ниже нулевой отметки. Опьянение скоростью доводило его до помешательства.
Именно благодаря отцу Романа значительно расширила свой словарный запас – в ее присутствии он не стеснялся изрыгать ругательства. Классическую брань он оставлял vulgum pecus, то есть простым смертным, а сам изощрялся в придумывании обидных прозвищ: сын осьминожки, жалкая мокрица, полудохлая улитка, моллюск с одним нейроном, гидроцефальный моллюск… Больше всего он ненавидел вялых, нерасторопных водителей и красный свет светофоров – на дороге он поносил последними словами все, что мешало ему двигаться. Его любимым занятием было во что бы то ни стало обогнать «недоумков», выжимая последние силы из своего мощного мотора GTI. Пусть даже ценой огромного риска: ведь он не какой-нибудь там слабак.
Но однажды стремление к неоправданному риску подвело его и стоило жизни матери Романы. Занавес опустился.
В тот же день бюрнерия в нем умерла. Жан-Филипп кардинально изменился. В прошлом любитель драть глотку, занимавший собой все пространство, он вдруг уменьшился в размерах и стал совсем маленьким – стал тенью, неясным отражением себя прежнего.
Опустошенный смертью жены, которую он любил, Жан-Филипп пошел по пути искупления своих грехов и даже проявил интерес к проекту своей дочери. Sup’ de Burnes стал смыслом его существования, его покаянием и целью милосердного служения. Романа знала, что в этом он видел способ загладить в каком-то смысле свою вину. В прошлом жесткий и неприступный, как скала, сегодня отец казался ей беззащитным и чувствительным. Нет, не казался – он таким и стал на самом деле. Жизнь словно пометила его: «Хрупкий, не кантовать».
Романа думала, что никогда не сможет простить отцу смерть матери и уж тем более никогда