Война с черного хода. Юрий НагибинЧитать онлайн книгу.
Боль от царапин, более сильная, но и более спокойная и переносимая, заглушала зуд, и пока она не пройдет, можно быть спокойным.
Зуд утих, но теперь жажда взяла меня за горло сухими шершавыми пальцами. Я говорил себе, что нужно выйти из вагона и набрать воды на станции. Я злился на себя за эти мысли, снова толкающие меня в ночь и страх. Я грезил сперва баком в душной, грязной комнате ожидания, затем краном водокачки, обвитой по бокам буграстыми зелеными обледенелостями, похожими на замерзшие сопли, затем черной, пахнущей жестью и гарью водой на паровозе. Мысли мои, страстные и бессильные, как и все мои желания в эту пору, были прерваны звонким и громким женским голосом:
– Ох, всежки села!
Голос был удивительный. Необычайной прозрачности, свежести и молодости, хотя по некоторым признакам угадывалось, что он принадлежит не девушке. Налитость, установленность да широта диапазона обнаруживали его зрелость.
– Нынче села, завтра легла, – обрадованно сказал один из бойцов.
Тон был дан. Последовало еще несколько непристойностей. Женщина хорошо парировала. Она делала вид, что понимает сказанное буквально, и тем слова бойцов обессмысливались. Затем, словно желая положить конец этой болтовне, она сказала:
– Ну, ребятки, у кого хлебушек есть? У меня молочко…
– Да ты что, кормящая?..
– Бросьте, я серьезно…
– У нас колбасы есть, – сказал один и грубо захохотал. – Хочешь попробовать?..
– Сосиски! – взвизгнул другой.
Произошло то, что я не раз наблюдал в солдатской среде, когда тяга к женщине, становясь невыносимой, приобретает оттенок ненависти. Грубость и двусмысленность имеют целью не привлечь, а оскорбить. Я ждал, что ответит обладательница красивого голоса, судя по всему, не робкого десятка. Мне казалось, она сумеет постоять за себя. Но она сказала тихо и огорченно, и в голосе ее возникла хриплая трещинка, он словно постарел:
– Зачем же так?..
Мне стало жаль ее и очень хотелось выпить молока, я крикнул:
– Кончайте хамить, бойцы!
В то время армии было еще чуждо понятие офицерской чести. От моего окрика разговоры не прекратились, но продолжались уже вполголоса, а смех перешел в хихиканье. И на том спасибо…
– У меня есть сухари, – сказал я женщине, – они чуточку заплесневели, но еще годятся.
– Конечно, сгодятся, – душевно сказала женщина, – давайте их сюда, товарищ командир.
Я прихватил мешок и пересел к ней. В багряно-дымчатом воздухе, какой бывает на пожаре, я не видел ее лица, я даже не мог решить, молода она или стара, красива или безобразна. Темнота позволяла мне видеть только ее движения. И движения, какими она доставала из корзины бутылку молока, были женственны и упруги. Она взболтала молоко.
– Стаканчика у вас нет, товарищ командир?
– Нет, но я достану.
Я подошел к бойцам. Обозленные моим окриком и тем, что женщина больше не разговаривала с ними, они