Осень в Петербурге. Джон Максвелл КутзееЧитать онлайн книгу.
значит поступить не по совести, совсем не по совести.
Резким, пугающим жестом, точно игрок, выкладывающий карту, которая бьет все остальные, Максимов выхватывает из дела один-единственный листок и кладет его перед собеседником.
Это список фамилий, русских фамилий, написанных латинскими буквами, все начинаются на «А».
– Здесь какая-то ошибка. Это писал не мой сын.
– Не ваш сын? Хм. – Максимов забирает листок назад, разглядывает его. – А нет ли у вас, господин Исаев, каких-либо мыслей относительно того, кто это мог написать?
– Рука мне незнакома, это не моего сына рука.
Максимов вытягивает из самого низа дела другой листок и подвигает его по столу.
– А это?
Этого ему и читать не нужно. Как глупо! – думает он. Голова вдруг начинает кружиться. Откуда-то издалека он слышит собственный голос, произносящий:
– Это письмо от меня. Я не Исаев. Я просто принял его имя…
Максимов помахивает ладошкой, отгоняя, будто муху, его слова, требуя, чтобы он замолчал, но он, совладав с головокружением, завершает свое объявление.
– Я принял это имя, чтобы не усложнять дела – иных причин не было. Павел Александрович Исаев – мой приемный сын, единственное дитя моей покойной жены. Однако для меня он – мой сын. Кроме меня, у него никого в мире не было.
Максимов берет из его ослабевших пальцев письмо, перечитывает. Это последнее, посланное из Дрездена письмо, письмо, в котором он корит Павла за чрезмерные траты. До чего унизительно сидеть здесь и смотреть, как это письмо читает человек посторонний! Унизительно было даже писать его! Но как может знать человек, как он может знать, какой именно день будет последним?
– «Твой любящий отец Федор Михайлович Достоевский», – бормочет следователь, поднимая на него взгляд. – Стало быть, вы, выражаясь со всей определенностью, отнюдь не Исаев, а Достоевский.
– Да. Это была уловка, ошибка, глупая, но безвредная, и я о ней сожалею.
– Понимаю. И тем не менее вы пришли сюда, выдавая себя… впрочем, так ли уж нужно нам прибегать к слову столь некрасивому? Хорошо, давайте покамест на краткий срок воспользуемся им за неимением лучшего, но, так сказать, с осторожностью – выдавая себя за отца покойного Павла Александровича Исаева, с прошением вернуть вам принадлежавшую ему собственность, между тем как вы, по справедливости говоря, совсем не тот человек.
– Я уже сказал вам, это было ошибкой, о которой я горько сожалею. И все же покойный – мой сын, да и по закону я являюсь его назначенным должным порядком опекуном.
– Хм. Из бумаг видно, что при кончине пасынка вашего ему был двадцать один год, двадцать два без малого. Так что, строго говоря, судебное решение об опекунстве силу уже утратило. Человек двадцати двух лет сам себе господин, не правда ли? Вольная птица с точки закона.
Насмешка окончательно выводит его из себя. Он встает.
– Я не для того пришел сюда, чтобы обсуждать с посторонним человеком дела моего сына, – звенящим голосом произносит