Груз небесный. Сергей ТрахимёнокЧитать онлайн книгу.
взгляда было достаточно, чтобы понять – в бригаде буза, а всякая буза имеет своего лидера, и я знал, что таким является Ганиев-второй, полная противоположность Гуссейнову.
При моем появлении двое из числа «слабонервных» прыгнули в траншею и стали помогать бригадиру, бестолково тыча лопатами в желтую глину… Остальные так и остались у костра, в котором (без всякого сомнения) догорал один из многочисленных заборов Объекта. Они только более энергично стали прыгать вокруг огня, яростнее тереть уши и носы.
Ганиев-второй в этом спектакле не участвовал. Он стоял в стороне и насмешливо поглядывал на меня. Взгляд этот говорил, что хозяин тут он, а не бригадир и даже не я.
Внешне Ганиев-второй больше походил на горца: орлиный нос, жесткий взгляд. Горским был у него и характер. По-русски он говорил плохо, со страшным акцентом. В общении с бойцами других национальностей использовал десяток общеизвестных слов и ругательств. Однако, несмотря на чудовищную бедность его лексикона, по несогласованным оборотам русской речи, произносимым с гортанной интонацией, по свирепому выражению лица и непременному мату можно было совершенно точно понять, о чем говорит и чего хочет Ганиев-второй.
– Как дела? – спросил я у греющихся, поймав себя на мысли, что делаю это с той же ласковой интонацией, что и Силин, когда спрашивал у Володина: «Где был Козлов?» Но, видимо, до старшины мне еще далеко, и в голос просочились нотки сдерживаемой ярости, потому что стоящие у костра, посматривая на Ганиева-второго, начали наперебой объяснять:
– Наш штукатур… маляр… бумага есть, а работай траншея… так нэ нада…
– Понял, – сказал им я, – будем решать с прорабом, а пока нужно работать там, где вас поставили. Ясно?
– Ясна, – ответил нестройный хор голосов, и в их глазах загорелся огонек надежды, но браться за кирки и лопаты они не спешили. Я еще поговорил о необходимости работать там, где тебя поставили, а не там, где ты хотел бы, и закончил:
– Я тоже предпочел бы служить на Кавказе, в Баку, например, но мне сказали: «Сибирь» – и я здесь.
Последняя фраза вызвала смех и ухмылки, наверное, они не могли представить меня в Баку.
Когда я уходил, кто-то из греющихся подлез близко к огню и обжегся. Этот кто-то стал длинно ругаться на родном языке, проклиная, как я догадался, мороз, Сибирь и меня…
На третий день после отъезда Шнуркова «субчики» дали тепло, и мы на радостях чуть было не выбросили «козла», но внутренний голос остановил нас, и хвала ему: через день тепло отключили в связи с авариями на теплотрассе.
Этого дня мне хватило, чтобы разнежиться и после отключения тепла заболеть. Знакомое саднение в глотке послужило сигналом, и я пошел в санчасть.
Усатый капитан с кобрами на петлицах заглянул мне в рот, как сорока в кость, тыльной стороной ладони коснулся лба – измерив столь древним способом температуру, выписал амидопирин, нафтизин и порекомендовал отлежаться.
– Ну