Правила бессмысленного финансового поведения. Яков МиркинЧитать онлайн книгу.
Реституции в России не было. Коллекция из нескольких сотен картин Ренуара, Моне, Сезанна, Ван Гога и т. п. принадлежит государству. Недоступна.
Впрочем, в 1930-е годы часть картин продают за рубеж. Кто продает? То ли государство (СССР), то ли партия (решения Политбюро). Кому? Кому угодно, и частным коллекционерам тоже. Куда? В Европу, США. Зачем? Отчаянный сбор средств для индустриализации. Где эти картины сейчас? Что-то оказалось в публичных коллекциях. В США – по обычаю – частные собрания передают «в наследство» музеям и университетам – альма- матер.
Две отобранные у Морозова картины, проданные в 1933 году, оказались по наследству в Йельском университете – Ван Гог, «Ночное кафе», и в Метрополитен-музее – Сезанн, «Мадам Сезанн в оранжерее».
Каждая картина – это 120–150 млн долларов. Вся коллекция из сотен картин, включая оставшиеся в России, – больше 10 млрд долларов.
Что делать, если вы – прямой, признанный наследник? Как поступить, если у семьи отобрали картины безмерной ценности, потом продали в США в частные руки, там полотна осели в музеях. Ваше имущество – в США. Вы – француз, парижанин. Какой ваш следующий ход?
Конечно, судиться! Пытаться вернуть имущество в семью. С 2000-х годов Пьер Коновалов судится с Йельским университетом и Метрополитен-музеем.
Безуспешно. Почему?
По законам США, если государство реквизирует частное имущество во время революции и если это государство потом признано США (СССР был признан в 1933 году), то что бы потом ни случилось с этим имуществом и даже если оно оказалось в США, будучи проданным «государством-вором», то оно не подлежит возвращению его исконным владельцам, если не было нарушено международное право. И смешно сказать – не нарушено (юридические тонкости и судебные решения легко доступны в Сети).
Суды идут годами.
В конце концов Коновалову отказал Верховный Суд США (2016).
Бедное наше имущество! Нам принадлежащее, в поте лица своего добытое, подвластное всем ветрам и юриспруденциям, не способное – часто – пережить даже второе – четвертое поколения наших семей и находящееся под ударами всех возможных государств!
– Отдай! – ты говоришь. – Это законно – мое! Это отнято у моего прадеда!
– Не так всё однозначно, – слышится в ответ.
Что ж, нам остается только гадать, когда наступит еще один отъем и будет ли он бесповоротным. Или же пить чай, смотреть на луну с балкона и угрюмо спрашивать себя – доколе?
Потерянная усыпальница
В граде Серпухове, в ста километрах от Москвы – рай для монастырей. Через реку, почти друг против друга, стоят женский и мужской монастыри, почти семья, обмениваясь опытом и дарами природы. На бугре, где был старый град, бродят свадьбы.
Там ежатся купеческие дома и обломки церквей. Там приколот к ним узкий темноглазый Ленин и ампир 1950-х. Стынет желтейшая на свете, когда-то свирепая гауптвахта. Мокнут улицы, мокнут кубы из силикатного кирпича, забитые зеленью. Мокнут перьями старушечьи дома, в сонном, сосновом своем существовании.