«Давай-давай, сыночки!» : о кино и не только. Ролан БыковЧитать онлайн книгу.
и равноправия человека в большом мире. И та же радость передразнивания и игры воображения.
Я думал об открытости детей, об их удивительной способности к общению друг с другом. Как собачки – обнюхаются и уже век знакомы. Я думал о раскрепощенности ребенка, и его органическом невосприятии существа власти взрослого над ним, о его беззащитном демократизме. И я думал о праздности детства, о страсти к познанию, к «путешествиям, хоть в соседний двор»… Ведь скоморохи целыми деревнями собирались в ватаги и шли бродяжить, промышляя своим искусством и случайным приработком. Это случалось в первую очередь по бедности, но нередко и по лености!.. Скоморохи не очень любили обременять себя ведением хозяйства или ремеслами. Они могли побывать в различных городах, разнося с собой собранные сведения, фактически являясь первой русской газетой и зачатком демократической интеллигенции. Отсюда и запретное вольнодумство, и независимость, и большое знание жизни, и поразительная человеческая раскованность в затхлой атмосфере Средневековья.
Режиссер Андрей Тарковский человек удивительного и, я бы сказал, эталонного режиссерского чутья. Несмотря на все трудности сцены, он потребовал от меня, чтобы я сыграл ее одним куском, заранее отбрасывая язык кинематографического монтажа для того, чтобы передать самостоятельность и первозданность скоморошьей игры, как целого, как чистое искусство актера, соединяющего в себе все элементы театра. Играть эту сцену было поразительным наслаждением! У меня в руках был бубен. Вокруг стояли люди, поразительно похожие на правду, пахло сеном, прелью, навозом, блеяла коза, плакал ребенок. Меня рассматривали, от меня чего-то ждали. Острый, пронизывающий взгляд Лапикова, внимательный, постигающий Солоницина, требовательный и чуть хмурый Андрея Тарковского, ободряющий, спокойный Вадима Юсова. Застучал по крыше кинематографический дождь, потянуло сырой землей… «Начали!»…
Ударил в бубен:
Скоморохи шли ватагою!..
Баловались пивом, брагою!..
…
У боярина боярыня лакома!
Отвернет на сторону, да не всякому!
А боярин свою прыть —
Цыть!
Вы, скоморохи, все воры да пьяницы,
Вас секут от пятницы до пятницы!
Козлы да бродяги,
Подохните в браге,
Скоро вас всех будут на кол сажать!
Хоп!
А они его цоп!
Пониже пупочка,
Повыше коленóчка, За кильди-мильди!..
Вокруг хохот. Тот самый – «соленый»! У меня в руках бубен! Окружающая атмосфера гипнотизирует кажущимся или всамделишным правдоподобием. Блеет коза, будто подпевает. «Ме-е-е-е!» – передразниваю козу. И тут на меня нахлынуло какое-то гордое и ни с чем не сравнимое ликование. Я был актером. Лицедеем. В том самом притягательном для меня смысле, которое таит это слово. Я был свободен. Я был автором, исполнителем и режиссером этого маленького представления внутри кинематографической сцены. Да