Слишком много привидений. Виталий ЗабиркоЧитать онлайн книгу.
финишную прямую, но теперь лошади шли отчаянным галопом, погоняемые хлыстами жокеев и пришпориваемые. Однако галоп фаворитов был ничто по сравнению с диким аллюром Аристотеля.
– Понесла… Восьмёрка понесла… – эхом прокатилось по трибунам.
Мне словно приставили к глазам бинокль, и я увидел Аристотеля вблизи. Глаза породистого скакуна были выпучены, из пасти хлопьями летела пена, и обезумевший конь нёсся к финишу, будто спасал свою жизнь. Немудрено, если на тебе, слившись в одно целое с жокеем, сидит Рыжая Харя, которая, прижавшись к гриве, покусывает холку огромными клыками и «подбадривает» сумасшедший бег не привычным хлыстом, а когтистой лапой.
Странно, но это «видение» меня вовсе не обрадовало. Наоборот, почувствовал себя так, словно с головы до ног окатили ледяной водой. Зная наверняка, что Аристотель придёт первым, я опустился на скамейку и обречённо прикрыл глаза. Наверное, я был единственным на трибунах, кто не видел финиша скачки на Большой приз города.
Не радовала меня такая победа. Да, порой хочется чуда, и когда оно сбывается, возносишься на вершину блаженства. Однако, если свершение чуда становится закономерностью, её беспроигрышная предопределённость вызывает опустошённость. Как никто до этого я понял мифического Мидаса. Как ни любил он золото, но когда всё, к чему он прикасался, начало превращаться в драгоценный металл, Мидас, по одному из вариантов мифа, умер. Но вовсе не из-за того, что не смог есть превращающуюся в золото пищу, не от голода. Он умер от скуки своих сбывающихся желаний, от безысходной неотвратимости осуществляющейся мечты. Обладание всемогуществом влечёт за собой равнодушие и безразличие, а безразличие сродни смерти, поскольку исчезает разница между существованием и небытием. Потому и умерли боги. И, по сути, не важно, умерли они по-настоящему, или продолжают жить, находясь в полном равнодушии ко всему сущему.
В каком-то сомнамбулическом состоянии я наблюдал, как проходило награждение Большим призом, как прыгал вокруг взмыленного коня одуревший от счастья владелец, как принимал поздравления пришибленный совместной скачкой с Рыжей Харей жокей… Глаза всё видели, сознание фиксировало, но должным образом не воспринимало. Я чувствовал себя тем самым богом, который, как гусеница, закуклился в кокон всемогущества и потому утратил способность что-либо желать.
Лишь беспощадное солнце смогло вывести меня из этого состояния. В другое время я бы получил солнечный удар, а сейчас, наоборот, пришёл в себя. Болела голова, во рту пересохло, хотелось пить.
Ипподром почти опустел. Последние болельщики покидали трибуны, и только сор между скамейками: скомканные входные билеты, окурки, пустые спичечные коробки, обёртки шоколадных батончиков, шелуха семечек – напоминали, что здесь совсем недавно прошли весьма увлекательные конноспортивные состязания.
Всё в том же сумеречном состоянии апатии я поплёлся в кафе. В этот раз зал оказался заполненным до отказа, моих давешних знакомых – Андрея и Махмуда – и след простыл,