Наследник волхвов. Михаил ЗайцевЧитать онлайн книгу.
в эмиграцию, верещал, что россиянин безынициативен, мол, оттого и все его беды. Хрен в глотку, Абрамыч! Наш народ любому другому даст сто очков форы по части инициативы, смекалки и живучести.
Игнат проводил старуху, развернулся на сто восемьдесят градусов, перешел улицу. Взглянул на номера «Волги» – местные номера, здешней области. Одернул пиджак, постучался в дверь, примкнувшую к запертым воротам. За дверью тихо. Еще постучался. Опять тишина. Сергач пригладил волосы, толкнул дверь, переступил деревянный порожек, вошел в квадратный ухоженный дворик, огляделся.
Красным кирпичом вымощенная тропинка вела к резному крылечку. В дальнем конце колодец, поленница дров, сарай, слышно, не поймешь откуда, куриное кудахтанье, у ворот – собачья будка, из будки на Сергача смотрят внимательные глаза здоровенного цепного пса «дворянской», кровь с молоком, породы.
Песья морда оскалилась, пес гавкнул и глухо, равномерно зарычал, будто трансформатор включился. Игнат благоразумно попятился к выходу.
– Вы его не бойтесь, – на крылечке возник курносый мужик, одетый культурно, в брюки и в рубаху, застегнутую на все, включая верхнюю, пуговицы. – Вы к бабе Глаше приехали?
– Да, к Глафире Ивановне, – кивнул Игнат и подумал: «Ежели очень повезет, курносый решит, что я приехал первым рейсовым автобусом из Сидоринска».
– Без вещей? – спросил курносый, с любопытством разглядывая приезжего.
– Вещи там остались, – махнул рукой Сергач, не уточняя, где именно. – Можно в дом зайти или за воротами обождать?
– Проходите, в горнице подождете.
«Горницей» курносый называл помещение с лавками у стен, иконой Богородицы в «красном углу» и зашторенным окошком. В горницу Игнат попал, миновав сени – классические крестьянские сени с множеством всякой разной полезной утвари на самодельных полках, с ведром, полным колодезной воды, на табурете и с алюминиевой кружкой на сдвинутой ведерной крышке. Горница – проходная комната. Обитая дерматином пухлая дверь ведет в покои, точнее – в рабочий кабинет «русской Ванги». Дверь, не скупясь, обложили ватой и обили, надо думать, ради звукоизоляции – посторонние бытовые шумы ясновидению вряд ли способствуют. Особенно шум в горнице, выполняющей функции приемной.
Сгорбившись, елозя по лавке, с нетерпением ожидал приема смешливый малый лет около двадцати. Ожидающий носил на пальце золотой перстень-печатку, на шее золотую цепочку, на плечах кожаную куртку, на чреслах штаны в обтяжку, на стопах тупорылые сверкающие ботинки. Метко торгующая брагой старушка обозвала его «барчуком». Для барина годами не вышел – форменный барчук, и физиономия подходящая, ишь, лыбится, аж глаза заплыли, сплошные щеки вместо рожицы.
– За ним будете, – указал на веселого барчука провожатый.
Игнат скромно присел на краешек лавки – колени вместе, руки на коленях, – спросил, потупившись:
– Я извиняюсь, а сколько стоит поговорить с бабкой... с Глафирой Ивановной?
– Она сама скажет, сколько. – Курносый Петр (или Павел?) шагнул к звуконепроницаемой двери.
–