Шах королевы. Вера КолочковаЧитать онлайн книгу.
все обращаешь в правильность. Как в том анекдоте, помнишь, про Стокгольм? Ну… Ворвался в трамвай сумасшедший, приставил дуло автомата к виску водителя и орет в салон: «Всем сидеть, это угон! Трамвай следует в Стокгольм!» А водитель преспокойно в микрофон отвечает: «Остановка Комсомольская, следующая – Стокгольм».
– Хм… И что?
– Да ничего. Ты просто похож на этого водителя. Если надо, ты действительно поверишь, что следующая – Стокгольм. Потому что тебе так удобно жить. А я так не могу. Мне не интересно. Мне надо присочинить, приврать, придумать, а иногда и подворовать, как ты говоришь… Мне надо свой собственный Стокгольм навертеть, понимаешь? Хотя я тоже знаю, что следующая остановка трамвая называется Студенческая… И не придирайся ко мне, пожалуйста!
– О, боже мой! Да с чего ты взяла, что я к тебе придираюсь!
– Придираешься! Взял и праздник испортил!
Видимо, последние фразы были произнесены совсем уж на опасно-повышенных тонах, потому как в дверях кухни тут же нарисовалось сердитое Тонечкино личико со сведенными к переносью бровками:
– Вы чего? Вы ругаетесь, что ли? Я же дома! Вам, что ли, бабушка не объясняла, что при ребенке нельзя ссориться?
– Да мы и не ссоримся, доченька… Что ты! Мы просто с папой так разговариваем. Правда, папа? – быстро придав ласковой сладости лицу, повернулась к мужу Наташа.
– Конечно! – с готовностью подтвердил Саша, протягивая в сторону Тонечки руки. – Иди ко мне, морковка! С чего ты взяла, что мы ссоримся? У нас абсолютно, просто до безобразия все хорошо…
Однако к дурацкому этому разговору они все же вернулись. И начал его опять-таки Саша. Лежа на своей половине широкого супружеского ложа и наблюдая за ее косметическим вечерним копошением возле большого зеркала, вдруг произнес:
– Ты извини меня, зайка, ладно? За тот разговор на кухне.
– Ой, да ладно… – не отрываясь от процедуры снятия макияжа с лица, равнодушно произнесла Наташа, – я и не помню уже!
– Да нет, ты пойми, я же за тебя волнуюсь! Я не хочу, чтоб ты это… Ну… Презрением к обыкновенности заболела…
– Чем? Чем заболела? – с интересом повернула она к нему влажно блестящее лицо.
– Презрением… Понимаешь, это очень опасная сама по себе штука – презрение! Оно как реальное чувство почти неощутимо, даже и сладко щекочет поначалу, и не распознаешь его, а потом… Потом человек в один прекрасный момент вдруг объедается своей якобы необыкновенностью и сам не замечает, как наступает разрушение личности и все такое прочее…
– Господи, Саш, уймись! Никого я не презираю!
– Нет, погоди. Погоди! Я знаю, что говорю, насмотрелся в банке на наших крутых клиентов. Понимаешь, тут есть, есть фишка одна коварная, дьявольски коварная! Когда человек начинает выделяться из общей массы, и совершенно не важно, чем выделяться – деньгами ли, творческой ли удачей – к нему презрение прилипает вроде как новый элемент жизни, как новая родинка на заднице,