Нас время учило…. Лев РазумовскийЧитать онлайн книгу.
соседский разговор, интересуется моим здоровьем, шутит. Потом за ней захлопывается дверь и до меня доносятся отголоски разговора.
– Нет, – говорит мама, – об этом не может быть и речи… Пианино за полтора кило? Это же грабеж!
– Мамочка! Но это же греча! Ты понимаешь – греча! Надо же поднимать их… Они оба еле ходят.
– Я понимаю. Ты же знаешь – я готова всю душу отдать… Но это пианино не просто пианино. Это же папа покупал для меня, это же память об отце.
– Мамочка! О чем ты говоришь? При чем тут память, когда надо спасать живых. И потом ты говоришь, полтора кило. А белая буханка?
– Так это был аванс?
– А ты как думала? Сейчас такое время, когда так просто дарят белую буханку?
Через два дня четверо мужиков, подхватив наше пианино длинными поясами, вытаскивают его на площадку и уносят наверх, к Тоське. Сделка состоялась, и, по общему мнению, она очень удачна: два кило гречи плюс буханка плюс сто рублей деньгами! Тоська – все-таки широкая натура! Впервые за год мы едим настоящую разварную ароматную кашу, смакуя каждое зернышко, а у нас еще много-много крупы – еще каш на пять хватит!
1 мая мне исполняется шестнадцать лет, и через несколько лет я могу получить паспорт.
3 мая снова открывается школа. С первого же дня я спешу туда. Черный репродуктор сообщил, что школьникам будут выдавать ДШП – дополнительное школьное питание без карточек. Я иду налегке, без портфеля, без учебников, без тетрадок. Главное – встать на ДШП, а про занятия все в первый день расскажут. И вообще открытие школ носит чисто символический характер, хотя это и красиво звучит: Ленинград живет, Ленинград борется, Ленинград учится.
Как неузнаваемо изменилась школа! Нет ни обычного шума, ни гомона первых дней. Нет несущихся, дерущихся, орущих, снующих повсюду малышей. Нет празднично одетых к первому дню преподавателей. Нет переклички, развода по светлым, чистым, пахнущим свежей масляной краской, умытым классам. Нет волнений первых встреч с шумными и озорными друзьями. Где-то в холодных и грязных залах, неприветливых классах с частично забитыми фанерой окнами, с рваными картами и учебными пособиями, висящими на одном гвозде, жмутся к стенкам серые тени. Некоторые сидят за партами, неподвижно устремив глаза к дверям, некоторые, вроде меня, медленно ходят взад и вперед. Все мы какие-то неловкие, неуклюжие, неразговорчивые. Говорить не хочется, да и не о чем. Все мы ждем. В обтянувшихся лицах, заострившихся носах, в провалившихся глазах тоска и ожидание – когда же поведут в столовую?
Напряженная тишина взрывается грохотом распахивающейся двери. В класс вваливается, врывается с хохотом группа ребят во главе с Авкой Спиридоновым.
– Эй, Левка! Здорово! Живой?
– Здравствуй. Как видишь.
Меня поражает его здоровый, даже цветущий вид. Он в офицерских хромовых сапогах, на голове черная кепка; движения быстрые, он полон сил, энергии, говорит напористо,