Собибор / Послесловие. Лев СимкинЧитать онлайн книгу.
а дисплее многотомное дело (аж 36 томов), я наткнулся на знакомую фамилию – Печерский. В двух протоколах – свидетельские показания Александра Ароновича Печерского, данные на предварительном следствии, а потом и в судебном заседании. Неужели того самого Печерского? Неужели об этих документах ничего не известно историкам?
О том, что Печерский выступал свидетелем на судебном процессе в Киеве, сказано едва ли не во всех публикациях о Собиборе. Вот только дата этого процесса указывалась неверно – 1963 год, тогда как суд, как выясняется, проходил в марте 1962 года. Объяснялась ошибка тем, что процесс был закрыт для публики, а первое – и единственное – упоминание о нем в советской печати случилось лишь год спустя. Дело же долго хранилось за семью печатями в архиве КГБ при Совете министров УССР, а потом – Службы безопасности Украины. Гриф “Секретно” ставился потому, что, когда обвинение касалось участия “пособников немецко-фашистских захватчиков” в массовых убийствах “лиц еврейской национальности”, процессы закрывались для публики, советская власть не хотела акцентировать внимания на национальности жертв, не говоря уже о том, чтобы раскрывать немалые масштабы коллаборационизма среди граждан СССР.
Каким же образом копии материалов киевского процесса (будем так его называть) оказались в Вашингтоне? С тех пор как на постсоветском пространстве открылись архивы, сотрудник музея историк Вадим Альцкан путешествует по столицам бывших союзных республик и копирует все, что связано с Холокостом. Так копии нескольких тысяч уголовных дел оказались собраны в одном месте, в библиотеке вашингтонского музея, причем в свободном, заметьте, доступе. Тем не менее, похоже, это дело никто до меня не читал – разумеется, с тех пор как его рассекретили.
Так бывает. Как писал Борис Слуцкий, “пересматривается война по заношенным старым картам, по заброшенным кинокадрам пересматривается она…Тонны документов просматриваются, снятые с насиженных мест, и внимательно пересматриваются. Никогда это не надоест”.
Итак, передо мной оказались неизвестные материалы о герое. Правда, и сам герой был не больно-то у нас известен. Это сейчас о нем все знают, а всего шесть лет назад мало кто слышал имя Александра Печерского. Разве что кое-кто помнил снятый в 1980-е годы фильм “Побег из Собибора” с Рутгером Хауэром, попавший к нам на видеокассетах в начале 1990-х.
Впрочем, когда я начинал о Собиборе кому-то рассказывать (находка переполняла меня), мои собеседники вспоминали совсем другое кино – вышедших незадолго до того тарантиновских “Бесславных ублюдков”. Группа американских солдат-евреев мстит за Холокост: словно индейцы, забивают эсэсовцев бейсбольной битой и снимают с них скальпы, а если и оставляют кого в живых, у того на лбу вырезают свастику, дабы не смог скрыть свое прошлое. Зрителям – не всем, конечно, многие восприняли фильм как кощунство – пришлась по нраву идея отплатить гитлеровским извергам той же монетой: око за око, зуб за зуб. Они с удовольствием включились в игру, затеянную режиссером, материализовавшим мечту о сопротивлении и мести. При этом никто из них ни на секунду не поверил в подобное, пребывая в полной уверенности, что ничего такого не только не было в действительности, но и быть не могло, ведь евреи, как всем известно, покорно шли на плаху, уготованную им нацистами. “Нацистам, – не моргнув глазом пишет Сергей Кара-Мурза в книге “Евреи, диссиденты и антикоммунизм”, – не стоило ни капли крови собрать и уничтожить, как говорят, 6 миллионов евреев. Это было бы невозможно, если бы среди них возникла какая-то воля к сопротивлению”.
А историю вовсе не обязательно переделывать. Ее надо знать. Ну хотя бы эпизод, случившийся на одной из гитлеровских “фабрик смерти”, предназначенных для “окончательного решения еврейского вопроса”, – в расположенном на территории Польши концлагере Собибор[1]. Это был лагерь смерти (Vernichtungslager), отличавшийся от обычных концлагерей. Всего таких было шесть – Хелмно, Треблинка, Белжец, Собибор, еще Майданек и Освенцим (последние были трудовыми лагерями, но потом у них появились специфические филиалы исключительно для убийства евреев). В живых временно оставляли лишь тех, кто помогал обеспечивать исправную работу конвейера смерти, – все остальные подлежали немедленному уничтожению.
Осенью 1943 года Собибор все еще был в глубоком немецком тылу. Здесь в течение полутора лет душили в газовых камерах и удушили четверть миллиона (!) евреев, свезенных со всех концов Европы. 14 октября 1943 года все было иначе – заключенные, не дожидаясь предназначенной им участи, топорами убивали своих мучителей-эсэсовцев, одного за другим, одного за другим… Иногда месть – самый надежный вид правосудия. Ну, если хотите, не месть, а возмездие. Правосудие настигло немногих из палачей Собибора, и то не сразу. Восстание же длилось полтора часа, полтора часа возмездия.
Боюсь, никакой суд и не смог бы удовлетворить чувство справедливости и желание возмездия со стороны тех, кто пережил ужасы концлагеря. Самое слабое представление о том, что они чувствовали, можно получить из рассказа Тадеуша Боровского, писателя, прошедшего через Освенцим и сумевшего поведать миру свой опыт выживания. Правда, жить с этим опытом
По-польски это название пишется “Sobibór”, а буква “ó” читается как русская “у”. Встречаются и другие варианты, например, белорусское “Сабибур”. Но в путешествии по языкам, не имеющим такого знака над “о”, польская буква обкаталась, и ходовым стало произношение “Собибор”.