Змеиная верность. Анна АкимоваЧитать онлайн книгу.
в самом деле умерла? Может, Михалычу почудилось?
– Чего гадать, – устало ответила Зоя Евгеньевна. – Скоро все узнаем. Но если правда, да еще если связано со змеями, нашему шефу мало не покажется.
– Но ведь мы к змеям никакого отношения не имеем.
– Ох, Лиза, как ты не понимаешь?.. – Зоя Евгеньевна достала из сумочки сигареты и зажигалку, закурила, отвернувшись от ветра, сильно затянулась и выпустила дым из ноздрей. – Если произошел несчастный случай со змеями, «змеиную» тему прикроют. Во всяком случае, могут прикрыть. А эту тему Аничков ведет, а он – председатель диссертационного совета. И он Петракову ни за что защититься не даст, он его даже на защиту не выпустит, сгрызет на дальних подступах!
– Но при чем здесь Павел Анатольевич? – возразила Лиза. – Его же здесь и близко не было!
Зоя Евгеньевна только вздохнула над Лизиной наивностью.
– Кашеварова сотрудница его лаборатории. Петраков в любом случае «при чем». Ты же знаешь, какой у Аничкова характер.
Лиза кивнула. О том, что у профессора Аничкова характер совершенно стервозный, знали все.
Владлен Игоревич Аничков считал, что знает все: что, где, когда, откуда, почему, зачем и почем. И знает лучше всех. По любому вопросу существовало всего два мнения – его собственное, абсолютно правильное, и мнение всех остальных дураков. Разумеется, дурацкое. Кто в этом сомневался, становился злейшим врагом и мог быть уверен – месть не заставит себя ждать. Поэтому с ним предпочитали не связываться.
На институтских семинарах, где сотрудники выступали с докладами, профессор Аничков, развалившись, сидел в первом ряду и время от времени громко прерывал докладчика:
– Полная чепуха (варианты: «несусветный вздор», «немыслимая ерунда»)! Еще в одна тысяча таком-то году доктор Джонс (или «Питерс», «Сиддерс») показал, что…
Наивные попытки докладчика возразить, что «А вот в две тысяча таком-то году доктор Джонсон (Питерсон, Сиддерсон), напротив, показал, что…» приводили к тому, что профессор в гневе выбегал к трибуне и буквально затаптывал оппонента, а заодно и Джонсона (Питерсона, Сиддерсона). Едва только оппонент открывал рот, чтобы возразить, как профессор возвышал голос и закрикивал несчастного. После нескольких таких пассажей профессор победно сходил с трибуны и вновь разваливался в кресле в первом ряду, а его заклеванный оппонент оставался стоять с открытым ртом. Кое-как собравшись с силами, он поспешно, комкая, заканчивал доклад, не подозревая, что его несчастья на этом не заканчивались.
Посмевший возражать, моментально зачисленный в злейшие враги, начинал спотыкаться на каждом шагу своей научной карьеры. Редакции научных журналов возвращали его статьи с убедительными просьбами «доработать», «исправить», «внести изменения». Ученый совет не принимал к защите его диссертацию с теми же требованиями «доработать», «исправить», «внести изменения». Если непокорный был уже «остепенен», доставалось его ученикам и аспирантам.
Поэтому