Душа не успокоится во век. Борис ЭскинЧитать онлайн книгу.

      Я зажигаю первую свечу.

      Еще лишь первую, но не простую —

      Свечу бесстрашия, свечу святую.

      На крыльях боли в прошлое лечу.

      И с высоты, где родился ТАНАХ[5],

      В моей души пространстве заэкранном,

      Как будто дно сквозь толщу океана,

      Виднеется палеозойский страх.

      Извечный страх изгоев-йегудим[6],

      Постылый страх быть пойманным с поличным,

      Постыдный страх не оказаться лишним,

      Не оказаться первым, а вторым.

      Себя победой обрекал на крах,

      Не вписан в измерении трехмерном, —

      Ведь даже нашей храбростью чрезмерной

      Незримо правил неизбывный страх…

      Я зажигаю первую свечу,

      Переходя в иное измеренье,

      Страшась (опять, опять!), что, к сожаленью,

      Окажется оно не по плечу.

      Мне в Хануку[7] дарует шанс судьба —

      В сердечном лабиринте иудея

      Высвечивать Йегуду Маккавея,

      По свечке выжигать в себе раба.

      Настойчиво сквозь старенькое сито

      Процеживает небо облака,

      Надеясь, что однажды будут смыты

      С камней печальных горечи века.

      Тысячелетнего терпенья глыбы,

      Страданий тысячеголосый лад…

      А над Стеною в вышине горят

      Семь звуков радуги и семь улыбок!

      Повисла звонкая дуга над нами,

      Прорезав облаков молочный дым,

      Повисла над бумажными кипами,

      Над черным опереньем харедим.[8]

      Повисла радуга – причуда света,

      Прочнейший мост от неба до земли!

      По этому мосту от стен Завета

      К великим истинам святые шли.

      Я прижимаюсь мокрою щекой

      К изваянным и счастьем, и тоской

      Тем глыбам, что тепло сынов Давида

      Еще хранят. И плачу от стыда,

      И от беспомощности, и обиды,

      Что не был иудеем никогда,

      И от того, что был всегда евреем,

      Что Родине был вечно не родным.

      Я плачу по тому, что не согреет:

      По юности надеждам неземным,

      По приднепровским плавням и лиманам,

      По колдовству причерноморских рощ —

      Я плачу по годам самообмана,

      Я плачу… или это просто дождь?

      Стена скалою нависает грозной,

      И струйки грустно шепчутся со мной.

      Я плачу, что пришел к ней слишком поздно…

      А радуга не меркнет над Стеной!

      Какое тревожное слово – зелоты!

      Какое кинжальное, звонкое слово!

      Земные страданья, земные заботы,

      К зелотам, к зелотам всхожу я назло вам!

      Наверно,