Имперский романсеро. Вадим МесяцЧитать онлайн книгу.

      Ставни смотрятся окладами икон,

      только в ликах нет воскресного тепла.

      И стучит по сапогу прощальный звон

      от бутылочного жалкого стекла.

      Навалившись ярким цветом на забор,

      гладиолусы мерцают все наглей:

      многоглавый, как дракон, цыганский хор,

      онемевший вместе с криком журавлей.

      Сколько нас, осиротелых и немых,

      бродит утром по стеклянным площадям,

      растеряв на деревянных мостовых

      жизнь, приросшую к беспомощным горстям.

      Наиграешься с фарфоровым котом,

      обведешь ему помадой красный рот.

      Все, что бережно оставишь на потом,

      не с тобой, скорей всего, произойдет.

      Нет ни сахару доверья, ни свинцу.

      За последним перевалом сентября

      дух проснется от удара по лицу,

      как мороз вдохнет заряд нашатыря.

      Утонуло в ряске старое весло,

      горькой плесенью пропахли паруса.

      И закат ложится в воду тяжело,

      как монеты на уcталые глаза.

      На ветру газета ярко горит,

      развернешь – и не удержишь в руках.

      Как сыграли Лиссабон и Мадрид,

      не успеешь дочитать впопыхах.

      Керосинками чадят пикники,

      господа уходят в фанты играть.

      Тянут жребий боевые полки,

      за кого идти теперь умирать.

      Дворник медленную стружку метет,

      и на камешках железо искрит.

      В Божьем храме удивленный народ

      детским голосом с царем говорит.

      Ниткой бусинок он нижет слова,

      колыхая разноцветную ртуть:

      за венедами звенит татарва,

      за мордвою – белоглазая чудь.

      Мы оглохли от бессонных цикад,

      обнимая глупых девок во сне,

      по откосам ниспадает закат,

      застывает страшным комом на дне.

      Люди белые идут за стога,

      а выходят, будто тени темны.

      На ковре пылает след сапога.

      а на солнце – отпечаток луны.

      Петухи срастаются, как близнецы,

      шаром вкатываются в хоровод:

      волчья стая сцепилась в шкуре овцы,

      сапогами стучит в живот.

      В жженый сахар растаяли леденцы,

      опустились в пучину вод.

      Раздуваясь волынкой в клубах огня —

      не до музыки в звоне шпор.

      И снует вездесущая пятерня:

      не наказан, не пойман вор.

      Недолго осталось до Судного дня,

      из избы уж вымели сор.

      Сколько злата ты в черепном чепце

      унесешь в черноту аллей?

      День, как порох, сгорит на твоем лице,

      но с приходом луны оно – злей.

      Два бога в одном мировом яйце,

      ветер слушают из щелей.

      В душе моей горбятся инь и янь,

      валетом спят дочь и сын,

      но руке не дано превратиться в длань,

      даже если в ней – апельсин.

      Ну, куда ты, несчастный, в такую рань.

      Если