Как из далеча, далеча, из чиста поля…. Сергей ТимофеевЧитать онлайн книгу.
топор бросил, ухватил какую-то палку – и Алешку учить. Только тот быстрее векши с лестницы слетел и в сарай драпанул. Ну, хоть тут повезло – не стал отец за ним бегать…
Поутру объяснил, что заслышал шум на подкровелье, думал – тать какой забрался. Полез посмотреть, да ненароком шум учинил. А что в домовину забрался, – так ведь упал в нее, впотьмах, оттого-то и разбудил всех. Чего не сказался? Как-то не подумал…
Поверили, нет ли, ан в этот раз обошлось. Колодец чистить надобно, – что-то в последнее время вода мутнеть стала, трухи много, – не до того, зачем в подкровелье лазил. Пока чистил горло колодезное от мха да грибов, пока с дна грязь выгребал, вспомнил, наконец-то, куда дощечки задевал. Он их в горшок щербатый спрятал, а горшок у забора зарыл. Поверх окуня дохлого бросил, заговор прочел, чтоб не иначе кому, – кроме хозяина, конечно, – дощечки сии взять, кто этого самого окуня оживить сумеет.
Ну, у забора откопать – это не по подкровелью лазить. Это он ночью без всякого шума сделал. Допрежде же, весь вечер возле двора Сычова ошивался, девку высматривал. Зайти не решился, а так, то забор подпирает, будто ждет кого, то мимо прохаживается, будто по делу. Не углядел, все ж таки. Так и подался домой, несолоно хлебавши.
С дощечками помучиться пришлось. Когда каждый день учишься, перебираешь, – это одно, а тут – сколько за них не брался? Однако ж справился. Что искать в них – без понятия, только как перебирать начал, одна вроде теплее показалась. И будто сама в ладонь тычется.
«Зверь же, Скименом рекомый, есть всем зверям, и птицам, и гадам царь. Клыки имеет изогнутые, размером в длань, и зубы в три ряда, сверху и снизу. Величиною он с тура, но цветом светел, едва светлее солнца заходящего. Телом аки пардус, лицо же имеет сходственное с человеческим, а глаза у него – синь морская. Хвостом подобен скорпию земляному, на конце – жала, и в жалах тех – яд. Сии жала он, вскинув хвост над головою, метать способен. Гласом велик, и коли восхощет зверя созвать, рык издает, аки гром небесный, коли птицу – соловьем щелкает, коли гадов – гадом шипит. Бегом быстр, увертлив, воды не боится, а кольми паче свиреп и человекояден. Живет же где – неведомо».
Не раз и не два водил Алешка пальцами по дощечке, все думал, не упустил ли чего. Потом снова завернул, в кувшин спрятал и на прежнем месте закопал. Вернулся, лег и задумался. Никогда прежде о таком чудесном звере не слыхивал. Может, брешет книга? В ней ведь много понавырезано, чего придумкой кажется… А ежели нет? Сколько бед учинит, коли до города доберется. А добраться немудрено. Хочешь – берегом, хочешь – вплавь. Он ведь, если и впрямь такой чудный, озеро переплывет – и не заметит. Этого, конечно, в книге нету, чтоб плавать умел, только иначе и быть не может.
И так прикидывал Алешка, и эдак, не заметил, как ночь прошла. Только глаза прикрыл, ан уж петух голосит. За дневными заботами день пролетел, под вечер же опять дозором к дому Сычову отправился, а оттуда, так ничего и не углядев, на то место, возле которого девка ему показалась.
Сидит, озирается.