Последний атаман Ермака. Владимир БуртовойЧитать онлайн книгу.
закрытые плоскими отшлифованными камнями. В дальнем углу, на куче сена, лежали связанными по рукам и ногам большой в сером каштане мужчина, а за ним, словно стараясь спрятаться за этой ненадежной защитой, женщина в черном повойнике10 на голове, одетая в суконный шугай11 светло-синего цвета. Огонь у Ортюхи скоро погас, и он крикнул казакам:
– Сыщите смоляной факел! Должон быть, не ощупью же татары снедь нащупывали!
– Поищем, Ортюха, – откликнулся Федотка Цыбуля и через пару минут опустил через лаз зажженный смоляной факел.
– Спустись сюда, Федотка! Подавай казакам наружу кувшины да корзины, тяжелые вместе поднимать будем, не надрывайся сам! А я пока что пленниками займусь. Должно, закоченели так-то лежать, скрученными да с тряпками во рту!
Через час обласканные и накормленные бывшие пленники сидели на атаманском струге. Промысловик Наум Коваль, мужик сорока лет, крупный, с широкой русой бородой и с голубыми внимательно глядящими глазами, с тремя ровными рубцами на левой щеке – следы медвежьих когтей – неспешно рассказывал атаману Ермаку и Матвею Мещеряку свою полную происшествий судьбу. Рядом, стыдясь открыто любопытных казачьих взглядов, пряча карие продолговатые глаза под опущенными ресницами, сидела напуганная девушка, русоволосая в отца, с длинной толстой косой. Когда-то опрятный, а теперь испачканный и измятый шугай приводил девицу в еще большее смущение, и она то беспрестанно одергивала низ шугая, то разглаживала на коленях длинный, шитый из голубой шелковой ткани сарафан. Марфа изредка бросала взор на атамана Ермака и сидящего на скамье струга рядом с ним красивого сероглазого, темно-русого и высокого ростом Матвея Мещеряка, словно по их глазам пыталась узнать, что ждет их, простых промысловиков, негаданно оказавшихся среди разудалых казаков, которые не боятся ни бога, ни самого дьявола.
– Три года назад, – рассказывал Наум Коваль, – с партией промысловиков из Нижнего Новгорода мы сплыли на лодках к самарскому урочищу, где у нас в прежние времена были отрыты добротные землянки, хранились припасы соли, дрова для рыбного и иного копчения. Из урочища выходили ставить сети на осетров, забирались далеко вверх по реке Самаре, били зверя ради ценных шкур. В одно из таких хождений на наш ночной костер налетела толпа ногайцев, меня и Марфушу взяли арканами, так что мы и за оружие ухватиться не успели. Троих наших товарищей стрелами побили, но двое успели отбиться и скрылись в кустах приречья, думаю, им удалось счастливо избежать неволи и воротиться домой.
– Зачем же дочку с собой взял на такое опасное дело? – удивился Матвей Мещеряк. – Всем же ведомо, что ногайские ватаги не так уж редко делают набеги даже на крупные селения, а не только на становища промысловиков по реке Самаре!
– Сирота она наполовину, матушка ее, Прасковья, Филиппова дочь, умерла давно, вот и росла около меня, сноровку мужскую перенимала. Со снастью ли, с ловушкой ли на пушного зверя – все едино ловка. Пищаль ей тяжела,
Платок, обвитый вокруг головы, головной убор.
Короткополая с рукавами кофта с отложным воротником.