Вальс на четыре четверти. Дневник обыкновенной петербурженки. Александра ЖитинскаяЧитать онлайн книгу.
На беду, человеком как раз оказался тот самый бронзовых дел мастер, который создавал статую Кутузова! Литейщик Екимов. Конечно же, он обращал на памятники внимание куда большее, чем иные горожане. А Кутузов и вовсе был его любимчиком. Подошел Екимов к полководцу да так и обомлел.
– Что ж это делается, Илларионыч! – повторил литейщик фразу Барклая слово в слово, обращаясь к Кутузову снизу, от основания постамента, откуда виднелась лишь драпировка бронзового плаща. И рука, вытянутая рука, которую невозможно было спрятать.
Екимов с тех пор стал городским сумасшедшим, легендой Петербурга, о которой писали в книгах, передавая байки о его публичных дебатах с памятником Пушкина на площади Искусств и даже о заигрываниях с Екатериной у Александринки. Мол, пытался залезть к ней, нравилась она ему, но слишком высоко стояла. Словом, все считали литейщика сумасшедшим. А он-то нормальный был. Просто ему открылась тайна, что не всегда благо. По крайней мере, с тайной надо как-то жить дальше и все время чувствовать, понимать, что ее необходимо прятать. Потому что открыть тайну другим, если она открылась тебе, практически невозможно. Да и не нужно. А жить с открывшейся тебе тайной и прятать ее – тяжкий душевный труд.
Ты спросишь, почему я тебе это рассказываю? Вот ты приходишь ко мне уже столько лет и думаешь о том, что могло находиться в этом загадочном куполе и не случалось ли там в далекие времена чего-нибудь мистического. Ты придумщица. В тебе есть эта охота до тайны. Я лишь хочу предупредить тебя, что обращаться с ней надо не просто осторожно, но бережно. Если будешь бережно относиться к открывшейся тебе истине – не превратишь ее в сумасбродство. Одним словом, дитя мое, не лезь на рожон, как Екимов на Екатерину. Иди спать.
5 марта
Забавно, как петербургские достопримечательности ревнивы по отношению друг к другу. После откровения у Казанского и той истории, которую он вплел мне в мысли, будто ленту в косу, внимание к себе, как по заказу, притянул другой собор, наш родимый символ с золотистой макушкой – Исаакий. На него – можно сказать, главный, после Эрмитажа и Русского, музей – посягнула сама Русская православная церковь! «Считаем, что собор должен принадлежать нам», – сказали. И началось. Теперь каждый уважающий себя петербуржец (среди которых и мои мама с папой) считает своим долгом отстаивать права Исаакия. Конечно же, в интересах собора оставаться музеем. Хотя тот же Казанский отлично справляется с религиозной нагрузкой, а сам нашептывает мне интригующие завязки романов. Исаакий ничего мне ни разу не нашептывал, поэтому к новости я отнеслась с прохладцей, однако, по стремительной договоренности представителей тонкого слоя петербургской интеллигенции друг с другом, а также с целью поддержания семейных отношений, решила сходить с родителями на стихийный (и несогласованный, о ужас!) митингу собора в семь часов по московскому (да, именно по московскому, что обидно для истинного петербуржца) времени.
Кстати, о московском. Споры вокруг собора напомнили мне противостояние моих мамы и