Суд праведный. Леонид ШуваловЧитать онлайн книгу.
да рука покрепче…
Пристав вздернул стриженую щетинистую бровь. Зыков стрельнул глазами в комнату, убедился, что учитель и священник заняты беседой, поспешно сунул руку за пазуху.
– Намедни в Новониколаевском был, – проговорил он, суетливо разворачивая чистую цветастую тряпицу. – Вот в лавке штуковину занятную увидел, не удержался… Не обидьте старика, ваше благородие, примите от всей души…
На его заскорузлой ладони в отсветах керосиновых ламп желтым зайчиком блеснул массивный золотой портсигар. Платон Архипович расправил грудь, кашлянул и всем корпусом неторопливо обернулся в сторону устроившихся на диванчике гостей. Затем укоризненно протянул:
– Маркел Ипатьевич… право же…
Зыков быстро нагнулся и бережно выдвинув маленький ящичек под зеркалом, опустил туда портсигар. Платон Архипович шумно вздохнул:
– Ступай, Маркел Ипатьевич, не беспокойся. Думаю, твоей нужде можно помочь.
– Уж помогите, ваше благородие, век не забуду, – прочувственно бормотал Зыков, с поклонами пятясь к двери.
Когда пристав вернулся к столу, Симантовский, откинувшись на спинку диванчика, лениво философствовал:
– Нужно вам сказать, тунгус, ведущий торговлю с русским, называет этого русского другом. А «друзья» поят тунгусов разбавленной водкой, пользуясь их истинно французской натурой. Для тунгуса на первом месте – гостеприимство и любовь к пирушкам. За бутылку вина он без колебания отдаст соболя, а чтобы произвести эффектное впечатление на гостей, готов промотать последнюю добычу. Они в долгу как в шелку и у русских, и у якутских торгашей. Русский «друг» сунет ему клочок оберточной бумаги, на котором-то и написано всего – цифирь, обозначающая сумму долга, а тунгус свято бережет эту, с позволения сказать, расписку и считает первейшей обязанностью непременно выплатить означенную сумму. Он, бедняга, и не допускает, что его основательно надули. А ежели тунгус в гости к «другу» приедет, пиши пропало. Даже бабы и дети малые – требуют от него подарков, говоря, что раньше добрый был, а нынче совсем скупой стал. Тунгус и старается. Сам очевидцем был. И лыжи отдал, и оленя. Одним словом, дитя природы.
Становой пристав улыбнулся, развел руками:
– Сколько можно об этих тунгусах? Спели бы лучше что-нибудь, Фока Феофанович! Это ничего, что я вас так по-мирскому?
– «Среди долины ровныя»? – взяв гитару, понимающе предложил священник.
Пристав пожал широким плечом:
– Позабористее бы, народное.
– Можно и народное, – лукаво улыбнулся в бороду отец Фока и, лихо ударив по струнам, запел на мотив «Камаринской»:
– Ах ты, чертов сын, проклятый становой! Что бежишь ты к нам со всякою враньей! Целый стан, поди, как липку ободрал. Убирайся прочь, чтоб черт тебя подрал!
– Шутник вы, батюшка, – усмехнулся Збитнев. – Что ж смолкли? Уважьте, спойте дальше…
– Ах ты, чертов сын, трусливый старый поп, полицейский да чиновничий холоп! Что бежишь ты к нам о Божьей воле врать, стыдно