Последнее лето. Константин СимоновЧитать онлайн книгу.
спал, накрывшись ею.
– Поехали, – сказал Захаров, садясь и запахивая вокруг колен полы шинели.
– Куда? Домой?
– Нет, прямо в семьдесят первый.
Они предъявили документы на выезде у шлагбаума и выехали на дорогу.
Захаров ехал и долго, целых полчаса, молчал. Потом, покосившись на водителя, подумал: «А все же что-то такое уже просочилось по солдатской почте. Без этого не спросил бы меня, когда ехали сюда, скоро ли вернется Серпилин…»
– Разрешите узнать, товарищ генерал… – заметив взгляд Захарова, сказал водитель.
– Что, молчать надоело? – усмехнулся Захаров. – Подожди, еще намолчишься, когда командующий вернется. При нем не то что при мне, за баранкой не поговоришь.
– Да, если когда в нашей машине с ним едем, тут уж рот на замок, – сказал водитель.
– Ничего, тебе полезно. Ты и так чересчур разговорчивый. Что узнать хотел?
– Отчего у вас настроение сегодня плохое, товарищ генерал?
– Не плохое, а, можно сказать, хреновое, – сказал Захаров, – потому что по ночам спать надо, а спать не дают.
– А вы сейчас поспите. Дорога еще долгая.
– Попробую, если вопросов задавать не будешь.
Водитель замолчал, а Захаров подумал, что, с одной стороны, зря распускает его больше, чем нужно, бывает, что Николай держит себя слишком уж вольно. А с другой стороны, уже который год сидит слева от тебя за баранкой, и днем и ночью, почти всякий день по многу часов, человек, каких поискать, готовый все, что может, сделать и все, на что способен, отдать, вплоть до жизни. И это не слова, а так и есть, потому что проверено. И после только что кончившегося длинного разговора там, в этой превращенной в канцелярию избе, сейчас было очень важно, что рядом с тобой едет Николай, с которым вы оба, каждый по-своему, любите друг друга.
И это, казалось бы, самое простое, немудрящее чувство делало Захарова сейчас, в трудную для него минуту, чем-то сильнее того оставшегося там, в избе, человека, которого не только не любил сам Захаров, но и, как казалось Захарову, не могли любить и все другие люди, потому что он сам не мог и не умел любить их.
«Интересно, какой он был в гражданскую воину, когда его послали комиссаром в ту Четырнадцатую Железную бригаду, которая начинала под Воронежем, а кончала к Польше? Неужели и тогда был такой, как сейчас? Трудно себе представить. И что ему дался Серпилин? Выходит, плохо, что мы живем с командующим душа в душу? А если я по-другому не умею и не хочу? Значит, я, по его, уже не политработник? Дал понять, что „спелись“ с командующим. Очевидно, так смотрит на это. А мы не „спелись“, а сработались. А для него нет разницы. Что сработались, что спелись – для него одно и то же. А что я, капать, что ли, ему на хорошего человека должен, чтобы доказать свой партийный глаз? И было бы на что капать, все равно бы не капал. А поставил вопрос открыто и ребром. Рука бы не дрогнула… Бывало в жизни и такое…»
И, вспомнив, как это бывало у него в жизни, Захаров с удовольствием подумал, что не отступил сегодня. Понадобилось схлестнуться, и схлестнулся! Неужто Львов в самом деле думает