Оливковый венок. Джон РёскинЧитать онлайн книгу.
будущность; им, в их немощи, может быть, и извинительно снисходить к греху, так как в конце концов плодом всего будет царство правды; им простительно пользоваться несправедливостью, которая будет заглажена и забыта навсегда. У них не признаком черствости сердца может являться их пренебрежение к бедным, о которых они знают, что заботится Господь, и их равнодушное отношение к временной гибели тех, которые не могут погибнуть навеки. Но для вас нет такой надежды, и потому нет и этого оправдания. Судьба, подготовляемая вами для несчастных, есть, как вы думаете и верите, единственное их наследие. Вы можете раздавить их хуже всякой моли, и они никогда не восстанут, чтоб даже упрекнуть вас; их дыхание, истощенное недостатком пищи, уже никогда не вернется, чтоб прошептать слова обвинения против вас; они, как вы верите, обратятся вместе с вами в прах и станут добычей червей; и для них не будет никакого утешения и для вас никакого мщения, кроме разве следующих немногих слов, которые прошепчут над вашими могилами: «Кто воздаст за все сделанное ими?» Легче ли поэтому вам в сердце вашем причинять горе, которое невозможно исправить? Станете ли вы беспечно лишать ваших несчастных братьев того краткого мгновения, которое для них все, и единственную их мимолетную жизнь превращать в мучительно долгие страдания? Станете ли вы более равнодушны к несправедливости, которая никогда не может быть исправлена и более скупы на милосердие, которое вы можете оказать только раз, здесь на земле, и, отказав в котором, вы откажете навеки?
16. Я лучшего мнения о самых себялюбивых из вас и не допускаю, чтоб вы решились так поступать, если б ясно понимали все значение ваших поступков. И для вас самих, мне кажется, вопрос, так ограниченный, становится более серьезным. Если б ваша жизнь была бы простым горячечным припадком – безумием одной ночи, все зло которой забывается с рассветом, – то было бы довольно безразлично, как вы провели эти болезненные часы, за какие игрушки вы хватались и какие отбрасывали, и какие грезы вы упорно преследовали взорами, обольщенными бессонным бредом. Если эта земля не более как лазарет и счастье и спасение только в будущем, то играйте на гумнах больничных вертепов, если вы хотите только играть. Плетите из соломы какие угодно венки, собирайте мякину, как сокровище, и умирайте с этим богатством, ловя цепенеющими руками мрачные призраки – и все-таки это может быть для вас лучше. Но если эта жизнь не сон и мир не лазарет, а ваш наследственный дворец; если весь мир и вся мощь и радость, которыми вы когда-либо можете наслаждаться, должны быть изведаны вами теперь и все плоды победы собраны здесь или нигде, то неужели вы и эту мимолетную вашу жизнь проведете, мучаясь и сгорая пламенем тщеславия? Разве для вас нет места отдохновения, которым вы могли бы насладиться? Разве трава на земле зеленеет только для того, чтоб служить вам покровом, а не ложем? Разве вы не можете на ней отдыхать, а должны только находить вечное под ней успокоение? Язычники даже в самые мрачные дни думали иначе. Они знали,