Соколиный остров. Александр Владимирович ТокаревЧитать онлайн книгу.
где вы были. Я Софью сколько раз уговаривал в поселок переехать, комнату ей давал в бараке, с удобствами, хоть и не со всеми. Она – ни в какую. Силой даже забирали, в смирительной рубашке. Так она замки в психушке как-то отмыкала и снова в лес возвращалась – сына ждать. Но, по правде сказать, странно как-то, но помогала она. Всех хищников с электросачками и динамитом вывела с реки. Ни один не суется больше. Любая машина встает у ее поста, и все проходят через нее. Что потом – непонятно. Если с удочкой, как вы, ловят, отдыхают. Да хоть с сетями, если немного их, а рыба только на еду. Другие бегут, а потом ссатся под себя да с ложки едят, маму зовут и пузыри пускают.
Года через два мы с Андреем снова были здесь. Как нам рассказал Палыч, Софья Прокловна умерла, а к месту, где она жила, и близко никто больше не подходил с одного времени. Видели и не раз, как в яркое полнолуние шла по той поляне высокая женщина, держа за руку мальчика, а рядом кот здоровенный семенил, с вороном на спине…
Осенних дней мгновенья
Я сижу у костра, лес задумчиво строг,
Словно старец в Тот Мир уходящий.
Бродит Осень с клюкой, подводя свой итог,
Золотя утомленные чащи.
(А.Т)
Синдром ирокеза
Осень звенела тонко молодыми утренниками с хрустким ледком и заседью инея на зеленой еще траве. Но дни были тихие и теплые, с задумчивым небом, в котором стояли ватные облака. Иногда облака поднимались высоко и таяли в дымке. Если идти навстречу пусть и слабому дыханию ветра, то лицо задевали невесомые паутинки, словно кто-то из Параллелья-Зазеркалья силился и никак не мог погладить, ощупать твое земное лицо. Присутствовал повсеместно запах терпкого дыма, даже если ничего не жгли, и был запах печального увядания, словно предчувствия Ухода, и от этого становилось немного не по себе, хотя повторялось это всегда, и всегда потом приходило Начало…
Ночи падали, как тяжелый занавес: быстро, почти на глазах, непроницаемо и черно, чернее вороньего крыла. Но были необыкновенно прозрачны и знобки. В них пылали звезды, и неподвижно глядела запавшими глазницами Луна – громадная, яркая и пугающая инфернальной своей красотой Хозяйка Ночи. Под ней бежала в черной воде пугливая серебряная дорожка, словно отражение купающейся обнаженной грешницы. За купанием жадно подглядывали молодые тополя. И только старый седой вяз качал укоризненно мозолистыми сучьями-руками…
И снова мы здесь, у знакомой воды. Но река уже другая: без тяжелого буйства зелени, а яркая и прозрачная одновременно. Но в тихом яркоцветье таится грусть, хоть и прикрытая золотом и алостью последней листвы.
Василий Колдун путает свои черные волосы растопыренной лапой, и щурится на брызжущую светом рябь.
– Так-так, – чего-то приговаривает он в густые усы, пыхтит, видимо, от тяжелого движения мысли в его всегда косматой башке.
– А червей ты, Саша, взял? – вдруг неожиданно пробивает его.
И меня словно ударило!..
– Так договорились же, что прикорм мой, а на тебе насадка! Я