Богомол Георгий. Николай ЛепотаЧитать онлайн книгу.
перестук поднимались над улицей. Одни буднично дубасили, другие привычно кряхтели. Жоркиной эмблемы «Dd» было достаточно, чтобы пройти мимо кордона. «Dd» – значит «дворник», а дворники, как известно, из тихих, и их обычно не трогают. В этом было достоинство категории «D», в которую его определили по рождению.
Жизнь была устроена разумно и прочно. Социальные категорий и подгруппы – устанавливали справедливый порядок. Первое, чему учили детей – это любви к Родине и классификации категорий.
Тайтл (title) группы, буква на латинице, не всегда отражал ее иерархическое положение на основах алфавитного превосходства. Хотя категория «А» была высшей, но недосягаемо стояла над ней общность «P». Она была вне категорий. Текстовый идентификатор ее звучал необъяснимо: «Новые кухаркины дети». Так повелось с начала нового порядка. Говорили о какой-то самоиронии прежних отцов города, о созвучии первым дням, но теперь это было вылито чугунными буквами и не звучало, а плющило.
В «Новые кухаркины дети» можно было попасть только из «Новых кухаркиных детей». Не то что простолюдины, но и генерал-аншефы всех оберегающих и окорачивающих учреждений не могли войти в группу «Р», а отпрыски их претендовали лишь на категории «В» и «А». Звездные категории!
Туда же были подмешаны в качестве подгрупп «избранники божьи», «элиты из свиты», «создатели созвучий», «короли ночной Вероны» и иные лучшие люди. С ними вместе, а в последствие – через них «Новые кухаркины дети» стали управлять государством-мегаполисом, всем прочим детям дав покой: каждому свое.
Принципы покоя разрабатывали соответствующие министерства и ведомства, опираясь на мыслителей, а непосредственно покой обеспечивала ССиП (Служба Стабильности и Порядка).
Жорка никогда об этом не задумывался и жил приемлемой жизнью. «D» – значит «Дворовые», те, кто обслуживает жилмассивы, убирает дворы, работает в сфере услуг и тому подобное. Его отец был водопроводчиком, он – дворником. «Жизнь всегда так устроена», – сказал ему как-то отец, а потом заболел и помер, не сказав ничего другого.
Сейчас с замершей улыбкой и холодом у копчика шел он на невидимых цыпочках мимо облавы, машинально и разумно соблюдая внешние формы предосторожности, и думал об обезьянах.
Орангутанг Семен, с которым он подружился в последнее время, благоволил ему. Жорка даже прочел Семену свои стихи, и тот одобрил, развернув губяки до самых глаз, и ударив в ладоши.
Понимал!..
Другие орангутанги, тоже рыжие и независимые, сидели кто где, всяк себе на уме.
Жорка не знал, что в них так нравилось ему. Но он завидовал им!
Эх, сидеть бы вместе с ними и класть на все!..
И тут, исчезая за углом, мелькнула желтая голова. То, как она подлетала кверху, и волосы – за ней следом, заставило Жорку забыть про орангутангов.
– Ээй! – Закричал он.
Черная униформа на мостовой вздернулась в ответ и, прижав на секунду стоявшего на карачках человека коленом, вперилась в Жорку тускло блеснувшим забралом.
Человек, прижатый коленом, склонился к самой земле и дышал со свистом.
Жорка,