Умру вместе с тобой. Татьяна СтепановаЧитать онлайн книгу.
искусствовед. Куратор в Музее Востока.
Катя вздрогнула. Как странно… Владимир Миронов объявился спустя столь долгое время, прошедшее с того памятного дела. И вот снова музей забрезжил. Совпадение ли это? Или наше с ним новое дело полно таких вот «странностей» и это совсем не случайно?
– Вы приехали на дачу сегодня утром? Вы договаривались с Афией? Вы знали, что она тоже на даче?
– Мы созванивались. У меня в субботу занятия. Она была свободна в выходные. Я, как приехала, сразу пошла к ней. А калитка открыта. И я решила, что она у озера на нашей скамейке. Так тихо, безлюдно по утрам. Слышно, как листья на воду падают.
– Но Афия приехала вчера. И, судя по всему, она пошла к озеру вечером где-то после восьми. Она и раньше так делала?
– Да. Она часто сидела там одна вечерами. Смотрела на луну. Как луна отражается в темной воде. Она сочиняла.
– Сочиняла? Что?
– Песни… или стихи… нет, это песни. Там всегда мелодия. На языке ашанти. Это ее второй родной язык, помимо русского. К народу ашанти принадлежал ее отец. И она научилась говорить на этом языке. У них поэтическая традиция… песни, гимны луне. Это так красиво. Полная импровизация. Ну, как рэгги Боба Марли. Очень разное и очень схожее одновременно.
– Ваши родители… их уже нет с вами? – спросила Катя.
– Тетя Женя умерла пять лет назад. Она Афию родила уже зрелой, после сорока. Отец Афии учился на медицинском факультете. Он должен был вернуться в Гану. Это бывший Золотой Берег. Он был племянником члена парламента и собирался реформировать систему здравоохранения. Тетя Женя не могла с ним поехать. Она была ученой, она всю себя отдавала университету. Они расстались. Отец Афии умер три года назад в Гане – они помогали Гвинее во время той страшной эпидемии… Эбола. Моя мама тоже умерла. Мы с Афией остались вдвоем. Она была мне сестрой.
– И каково иметь такую сестру? – снова спросила Катя.
– Это счастье. – Журавлева глянула на нее. – Это целый мир. Знаете, она сама все в себе искала – где одна ее половина, где другая. Она ведь была такой… ну, пекла блины на Масленицу. Такая мастерица! Таскала меня по всему Золотому кольцу. Зимой бегала на лыжах. Любила винегрет и селедку под шубой. А потом вдруг садилась и пела, что сочинила… луна, что смотрит на нас из воды, и лик ее светел, а кожа темна… Афия была особенной. Я всегда это знала. И он это знал. Это его к ней и привлекало. Распаляло его похоть.
– У Афии был мужчина? Мы сейчас не о нем говорим… О ком-то другом? – спросил Миронов.
– Время от времени бывали. Но не так все просто с этим такой женщине, как она. Здесь.
– Что вы хотите этим сказать?
– А то, что есть на самом деле. О чем стыдливо предпочитают умалчивать. О чем не говорят. Знаете, как на нее порой смотрели на улицах, в метро? Словно на чудного невиданного зверя. И все из-за ее внешности. Из-за ее темной кожи. И это при том, что африканцы, вообще темнокожие – они привычны и любимы – в кино, в музыке, на телеэкранах, в спорте. Но только не в быту. Бытовой расизм – вот что я имею в виду. – Журавлева повысила голос. – Только не говорите,