Третьего не дано?. Валерий ЕлмановЧитать онлайн книгу.
ли не десяток лет, был второй раз, когда Никита Романович точно так же не разбирался, по какой части тела огреть своего сына.
И еще хорошо, что большинство ударов приходилось по спине да по ребрам – сказывалась многолетняя привычка выбирать для побоев именно эти места. Однако помимо них изрядно досталось и рукам, которыми Федор закрывал голову, и заднице, и ногам.
Упарившись – все ж таки не молодой, да и зрелость тоже давно пролетела, – Никита Романович наконец бросил плеть и взвыл:
– Да в кого ж ты такой уродился-то?! Нешто можно с родной племянницей жены блудить?! Как у тебя ума-то хватило? Это ж не просто блуд, а двойной! Дык ведь такое тебе уж ничем не замолить, поганец! И не вой, слухать тошно! – прикрикнул он на жалобно постанывавшего Федора, который, закрыв лицо руками, продолжал недвижно лежать на кровати, густо облепленный пухом из разодранной плетью перины. – Вот что теперь мне делать?! – вновь обратился Никита Романович к мгновенно утихшему сыну. – Ежели до государя дойдет, дак он ведь повелит взаправду с тебя шкуру содрать. Был бы ты волен, тогда проще – раз, и оженился бы на Соломонии, а ныне как? И как тебя черт угораздил – ведь она племяшка твоя!
– Какая же племяшка? – резонно возразил Федор, сообразив, что, кажется, миновало – больше батюшка учить не станет, поскольку выдохся. – Сестрична[27] она моей женке Прасковье, а мне Соломония вовсе никто. Опять же Шестова она.
– Еще поведай, что и ты Соломонии не зять, – тяжело выдохнул Никита Романович. – Шестова-то она по батюшке по своему, Ивану Васильевичу, а мать-то ее, Марья, в девичестве такая же Смирная-Отрепьева, как и твоя Прасковья. Аль запамятовал, что они с твоей женкой сестры родные, токмо Мария постарее гораздо?!
– Болезная она, Прасковья-то, – осторожно пояснил Федор. – Всю жизнь болезная была, даже когда со мной под венцом стояла. Пошто оженил на таковской? Потому так и сложилось.
– И тут брешешь, – устало возразил Никита Романович. – Здоровущая она была, аки бык-трехлетка, егда замуж за тебя пошла. На ей впору мешки с мукой таскать. И пошто оженил тебя на ней – тож ведаешь. Мне Ванька Смирной-Отрепьев жизнь спас. Ежели бы от пули свейской не закрыл, меня б здесь вовсе не было. Меня закрыл, да в свою грудь все приял, а пред смертью и завещал детишек поберечь.
– Дак поберечь, а не своих детишек на его женить, – возразил Федор. – Да еще на больных!
– Ежели б ты ее не лупил всякий день без роздыху, она и поныне здоровой была бы.
– Сам еще пред свадебкой учил меня в строгости женку держати, – огрызнулся Федор.
– В строгости, дурья твоя голова! – вновь взорвался Никита Романович. – А тому, чтоб по пояснице, да по бокам, да по пузу, я тебя не учивал, а вовсе иное сказывал – бить надобно с бережением. Вот чего тебе не хватало от нее, что ты так изгалялся?
– Детишек у нее не было, вот чего, – вложив в голос как можно больше искренности, пояснил Федор.
– И опять брешешь, – всплеснул руками Никита Романович. – Мыслишь, не ведаю
Сестрична – дочь сестры, племянница.