Ночные рейды советских летчиц. Из летной книжки штурмана У-2. 1941–1945. Ольга Голубева-ТересЧитать онлайн книгу.
в муках человеку. Я подошла к нему. И вдруг он завизжал и заплакал, да так жутко, что кровь леденела в жилах. Как подступиться к нему? Я наклонилась над ним. Начала перевязывать, но раненый не давался. Мои руки дрожали. Я делала все неловко, плохо, и от сознания этого меня охватили отчаяние и стыд. Раненый как-то захлебнулся, что-то булькнуло в его горле, потом он затих и лежал спокойно, как будто ему и впрямь помогла перевязка.
У меня чуть отступило от сердца: наверное, ему все-таки стало легче. Но тут пожилой солдат, что просил меня перевязать, встал во весь рост и снял шапку. И тогда, поняв, что произошло, я громко, во весь голос, заплакала.
– Молоденькая, – сипло сказал кто-то. – Не видела еще смертей.
– Ладно, будет выть! – крикнул другой голос, зло и грубо.
Налет продолжался.
– Ложись! – закричал все тот же грубый голос.
Какая-то сила, прогрохотав по земле, вмяла меня в нее.
Багровое зарево делалось все больше и больше. Глядя на огненный горизонт, я почувствовала, как стучат у меня зубы. Я зажимала обеими руками рот, а зубы все стучали. И день показался сразу холодным и знобким.
Самолеты безнаказанно ушли. Я осмотрелась и не узнала станцию. Горели вагоны, рухнули здания, из-под руин вытаскивали раненых и убитых.
Потрясенная, я не сразу вспомнила о Саше, моем школьном знакомом. Но, вспомнив, стала его искать. Он лежал неподалеку от поезда. Может быть, ему не хватило всего полушага, чтобы уцелеть. Его лицо не пострадало, и это ввело меня в заблуждение.
– Саша! – Я опустилась на колени, приподняла его голову и тут увидела, что у него нет ног. – Са-ша-а…
Слезы бежали по лицу, и я вытирала их липкими ладонями, ощущая острый запах крови.
Подошел доктор. Осмотрел сержанта. Вздохнул.
– Ну-ну, дочка, успокойся! Нельзя так падать духом. Ему, бедняге, уже не помочь. – Доктор склонился надо мной. – Ну-ка, дай я тебе слезы вытру, а то целую лужу напустила. – И стал вытирать мне лицо. – Я думал, немец месиво здесь устроил, – говорил доктор. – Черта с два! Умеем мы держаться за родную землю. Раненых мало…
Его слова и все, что делалось вокруг, проходило в моем сознании, как в густом тумане. Одна только фраза звучала четко: «Потом расскажешь, Саша. Потом…» Словно что-то заклинило в мозгу: «Потом…» Господи, ведь «потом» уже никогда не будет!
Потом я металась по перрону, помогая втаскивать раненых в вагоны. И все мои действия были какие-то механические, неосознанные. «Потом… Потом расскажешь…»
Так вот какая она – война! И от меня на этой войне требуется не только героизм, а, прежде всего, выносливость – нечеловеческая выносливость.
Было такое ощущение, будто голова моя зажата в тисках. Боль была пульсирующая, ноющая. Я почувствовала внезапный острый приступ тошноты. Ужасная слабость охватила меня, я вся покрылась холодным потом. Мне немного полегчало, когда поезд тронулся.
Он полз еле-еле, иногда его ход совсем замирал. Из окон были видны избы, огороды, поля. Какая-то деревня ярко пылала, и хлебное поле горело за нею – дымно, чадно.
Земля изрыта рвами. Людей почти не видно. Сквозь стук колес был