«На Москву». Из истории белой борьбы. В. Х. ДаватцЧитать онлайн книгу.
записки. Оказалось, что присутствовавший Богдан Кистяковский возился с Кубанской радой, кого-то инструктировал и чуть ли не составлял какие-то законопроекты. То, как я поносил кубанцев и их Раду, приобрело особую пикантность. Странная судьба Кистяковских: Игорь устраивал самостийную Украину, Богдан устраивает самостийную Кубань. Около К. все в панике. То ли бежать, то ли нет. И больше склоняются, чтобы остаться: героизма бегства надолго не хватает. Да и верно:
Бежать. Но куда же?
На время не стоит труда,
А вечно бежать невозможно…
И сейчас же начинают звучать знакомые нотки. Дело добровольцев проиграно. Вчера расстреляно 11 офицеров за грабеж, а сколько не расстреляно? Явился какой-то доктор, перебежчик от большевиков. Он ужаснулся безобразию нашей санитарной части (есть от чего ужаснуться, больные и раненые просто бросаются). Но оказывается, что дело эвакуации поставлено у большевиков идеально: они заботятся прежде всего о своих раненых. Наконец, большевики изменили прежний режим, а террор стал значительно мягче. Прокладывается пока что мостик к советской России. Кто-то запасается удостоверением о принадлежности к профессиональному союзу. Что же? Все это трезво и… логично.
Я приобрел недавно кольт – и полюбил его, как самую дорогую вещь. Цианистый калий переходит в углекислый калий и может изменить. Кольт не изменит. Вчера ночью я шел на Черноморский вокзал по темному пустырю. Кольт в моем кармане придает большую уверенность. Теперь он особенно нужен, так как ожидается выступление местных большевиков.
Пришел вечером наш фельдфебель Хацковский в некотором подпитии. Люблю людей, которые умеют весело пить, о которых сказал Беранже:
…не то чтоб очень пьян,
Но весел бесконечно.
25 февраля. Я наблюдаю давно за Хацковским и все больше к нему привязываюсь: он не изменит. Он даже в шутку не позволит себе сказать что-либо ироническое по адресу Добрармии (что некоторые себе позволяют). К нашему делу относится он серьезно, и видно, что три Георгиевских креста обязывают его быть верным до конца.
Сегодня, возвращаясь из города поздно вечером, на темном пустыре между городом и вокзалом меня окликнул чей-то незнакомый голос:
– Профессор Д.?
– Да. Но кто вы, не узнаю.
– Поручик К.
С ним я встречался три раза. Первый раз это было в Старобельске. В 1917 году, перед выборами в Учредительное собрание, я поехал туда сражаться за партию народных социалистов. Он выступал оппонентом от партии народной свободы – остроумно, красиво, даже ярко: он был опасный оппонент. Потом мы очутились с ним в одной партии; но вновь пришлось сразиться в Харькове, незадолго до прихода большевиков, на партийной кадетской конференции. Он был на крайне правом лагере и говорил такие вещи, которые неприемлемы даже для октябриста. Теперь мы встретились – оба фронтовики – и первый раз заговорили не как противники. Правда, он считает, что все погибло. Но он не бежит, он готовится только сам погибать.