Дом соли и печали. Эрин КрейгЧитать онлайн книгу.

      – Мы, Люди Соли, предаем это тело морю, – объявил Верховный Мореход, и деревянный ящик соскользнул в глубокую крипту[1].

      Края темной бездны, поглотившей Эулалию навсегда, поросли лишайником; я старалась не смотреть туда и не думать о сестре, которая еще несколько дней назад жила, дышала и излучала тепло, а теперь обрела вечный покой. Я отгоняла от себя мысли о том, как тонкое дно гроба будет набухать от воды и соли, пока не провалится, и тело Эулалии не затеряется в морских глубинах под нашей семейной усыпальницей.

      Я попыталась заплакать. Я знала, что от меня ждут слез, но вместе с тем понимала, что сейчас их не будет. Они придут позже, может быть сегодня вечером, Эулалия. Самая красивая из моих сестер. Она любила посмеяться: ее алые губы всегда улыбались, а ярко-зеленые глаза были готовы лукаво подмигнуть. Вокруг нее постоянно вились многочисленные поклонники – еще до того, как она стала старшей дочерью в семье Фавмантов[2] и наследницей всего папиного состояния.

      – Мы рождены от Соли, мы живем Солью, и мы возвращаемся в Соль, – продолжал Верховный Мореход.

      – Во имя Соли! – вторили ему собравшиеся.

      Папа сделал несколько шагов и положил два золотых слитка у подножия крипты – плата Понту[3], чтобы путь моей сестры в море был легким. Я осмелилась поглядеть по сторонам: в усыпальнице собрались многочисленные гости, облаченные в свои лучшие одежды из черной шерсти и крепа; многие из них когда-то мечтали завоевать сердце Эулалии. Наверное, ей было бы приятно узнать, что столько молодых людей сокрушается и открыто оплакивает ее смерть.

      – Аннали, – прошептала Камилла, легонько толкнув меня локтем.

      – Во имя Соли, – пробормотала я и промокнула платком выступившие слезы.

      Мое сердце сжалось от папиного неодобрительного взгляда. Глаза отца наполнились слезами, а гордо вздернутый нос покраснел, когда Верховный Мореход выступил вперед с чашей из раковины абалона[4], наполненной морской водой. Он опустошил сосуд, оросив водой гроб Эулалии: эта часть церемонии символизировала начало разложения. Затем Верховный Мореход погасил свечи, расположенные по краям каменного колодца, и служба завершилась.

      Папа обернулся к собравшимся гостям, в его темных волосах ярко выделялась широкая белая прядь. Разве она была вчера?

      – Спасибо, что пришли помянуть мою дочь Эулалию. – Отец привык смело и открыто обращаться к придворным лордам, но сейчас его зычный голос неуверенно дрогнул. – От имени нашей семьи я приглашаю вас в Хаймур, чтобы вместе вспомнить, какой она была при жизни. Будет еда, напитки и… – Отец откашлялся. Сейчас он скорее напоминал заикающегося клерка, нежели девятнадцатого герцога Соленых островов. – Думаю, Эулалия бы очень обрадовалась, если бы вы пришли.

      Коротко кивнув, отец завершил свою речь. Он был бледен как полотно. Мне очень хотелось хоть немного утешить папу, но Морелла – моя мачеха – уже стояла рядом и держала его под руку. Они поженились всего несколько месяцев назад и все еще могли бы наслаждаться жаркими благословенными днями совместной жизни.

      Сегодня Морелла впервые оказалась в семейном мавзолее Фавмантов. Интересно, как она чувствовала себя под пристальным взглядом мемориальной статуи моей матери? Скульптор использовал в качестве образца свадебный портрет мамы, передав холодному серому мрамору сияние юности. Хотя море приняло ее тело много лет назад, я по-прежнему приходила в мамину усыпальницу каждую неделю и рассказывала о своих переживаниях, словно она могла меня услышать.

      Статуя мамы была самой высокой в мавзолее и возвышалась над гробницами моих сестер. Надгробие Авы обвивали ее любимые цветы – розы. За летние месяцы яркие розовые цветки стали пухлыми, как чумовые пустулы, унесшие ее жизнь, когда ей было всего лишь восемнадцать.

      Через год умерла Октавия. Ее тело было обнаружено у подножия высокой библиотечной лестницы с неестественно изогнутыми руками и ногами. Ее усыпальницу украшала открытая книга с цитатой на вайпанском языке, читать на котором я так и не научилась.

      После того как на нашу семью обрушилось столько горя, смерть Элизабет казалась неизбежной. Ее нашли в ванне, всплывшей на поверхность, как коряга в открытом море, разбухшей от воды и абсолютно белой. Слухи из Хаймура быстро дошли до поселений на соседних островах – от кухарок к конюхам, от торговцев рыбой к их женам, которые в свою очередь стали запугивать непослушных детей. Некоторые говорили о самоубийстве. Другие – а их было гораздо больше – решили, что мы прокляты.

      В качестве статуи для Элизабет выбрали птицу. Предполагалось, что это будет голубь, но из-за неверных пропорций она скорее напоминала чайку. Что ж, вполне подходящий символ для Элизабет: она всегда мечтала улететь. А что же будет у Эулалии?

      Когда-то нас было двенадцать: Фавмантова дюжина. А теперь осталось всего восемь, и я не могла избавиться от мысли, что зловещие слухи вокруг нашей семьи на самом деле правда. Может, мы прогневали богов? Может, тьма пришла в нашу семью и забирает нас по одному? Или