Гениальность и помешательство. Чезаре ЛомброзоЧитать онлайн книгу.
проявить известной силы без того, чтобы не поплатиться за это в другом отношении и очень жестоко; наконец, тот закон, которым обусловливается неодинаковая степень совершенства их собственных произведений.
Меланхолия, уныние, застенчивость, эгоизм – вот жестокая расплата за высшие умственные дарования, которые они щедро тратят, подобно тому как злоупотребления чувственными наслаждениями влекут за собой расстройство половой системы, бессилие и болезни спинного мозга, а неумеренность в пище сопровождается желудочными катарами.
После одного из тех экстазов, во время которых поэтесса Милли обнаруживала до того громадную силу творчества, что ее хватило бы на целую жизнь любому второстепенному итальянскому поэту, она впала в полуоцепеневшее состояние, продолжавшееся несколько дней.
Гёте, сам холодный Гёте, сознавался, что его настроение бывает то чересчур веселым, то чересчур печальным.
Вообще, я не думаю, чтобы в целом мире нашелся хоть один великий человек, который, даже в минуты полного блаженства, не считал бы себя без всякого повода несчастным и гонимым или хотя бы временно не страдал мучительными припадками меланхолии.
Иногда чувствительность искажается и делается односторонней, сосредоточиваясь на одном каком-нибудь пункте. Несколько идей определенного характера и некоторые особенно излюбленные ощущения постепенно приобретают значение главного стимула, действующего на мозг великих людей и даже на весь их организм.
Гейне, сам признававший себя неспособным понимать простые вещи, Гейне, разбитый параличом, слепой и находившийся уже при смерти, когда ему посоветовали обратиться к Богу, прервал хрипение агонии словами: «Dieu me pardonnera – c’est son metier», закончив этой последней иронией свою жизнь, эстетически циничнее которой не было в наше время. Об Аретино рассказывают, что последние слова его были: «Guardatemi dai topi or che son unto».
Малерб, совсем уже умирающий, поправлял грамматические ошибки своей сиделки и отказался от напутствия духовника из-за того, что тот нескладно говорил.
Богур (Baugours), специалист по грамматике, умирая, сказал: «Je vais ou je va mourir» – «То и другое правильно».
Савтени (Santenis) потерял ум от радости, найдя эпитет, который тщетно приискивал долгое время. Фосколо говорил о себе: «Между тем как в одних вещах я в высшей степени понятлив, относительно других понимание у меня не только хуже, чем у всякого мужчины, но хуже, чем у женщины или у ребенка».
Известно, что Корнель, Декарт, Вергилий, Эдисон, Лафонтен, Драйден, Манцони, Ньютон почти совершенно не умели говорить публично.
Пуассон говорил, что жить стоит лишь для того, чтобы заниматься математикой. Даламбер и Менаж, спокойно переносившие самые мучительные операции, плакали от легких уколов критики. Лючио де Лансеваль смеялся, когда ему отрезали ногу, но не мог вынести резкой критики Жофруа.
Шестидесятилетний Линней, впавший в паралитическое и бессмысленное состояние после апоплексического удара, пробуждался от сонливости,