Сказка о Тройке – 2. Аркадий и Борис СтругацкиеЧитать онлайн книгу.
рационализацию произвели, вот товарищ представитель от науки на твоих глазах сидит, ждет, понимаете, выполнения заявки, ужинать давно пора, на дворе темно, а ты что же, номерами здесь жонглируете?
Я чувствовал, что на меня надвигается какая-то тоска, что будущее мое заполняется каким-то унылым кошмаром, непоправимым и совершенно иррациональным. Но я не понимал, в чем дело, и только продолжал жалко бубнить, что мой Ящик – это не совсем черный ящик, а точнее – совсем не ящик. Мне хотелось разъяснить, рассеять недоразумение. Комендант тоже бубнил что-то убедительное, но Хлебовводов, погрозив ему кулаком, уже возвращался на свое место.
– Ящик, Лавр Федотович, черный, – с торжеством доложил он. – Ошибки никакой быть не может, сам смотрел. И заявка имеется, и представитель присутствует.
– Это не тот ящик! – хором проныли мы с комендантом, но Лавр Федотович, тщательно изучив нас в бинокль, обнаружил, по-видимому, в обоих какие-то несообразности и, сославшись на мнение народа, предложил приступить к немедленной утилизации. Возражений не последовало, все ответственные лица согласно кивали.
– Заявку! – воззвал Лавр Федотович.
Моя заявка легла перед ним на зеленое сукно.
– Резолюция!!
На заявку пала резолюция.
– Печать!!!
С лязгом распахнулась дверь сейфа, пахну́ло затхлой канцелярией, и перед Лавром Федотовичем засверкала медью Большая Круглая Печать.
И тогда я понял, что сейчас произойдет. Все во мне умерло.
– Не надо! – просипел я. – Помогите!
Лавр Федотович взял Печать обеими руками и занес над заявкой. Собравшись с силами, я вскочил на ноги.
– Это не тот ящик! – завопил я в полный голос. – Да что же это… Эдик!
– Одну минуту, – сказал Эдик. – Остановитесь, пожалуйста, и выслушайте меня.
Лавр Федотович задержал неумолимое движение.
– Посторонний? – осведомился он.
– Никак нет, – тяжело дыша, сказал комендант. – Представитель. Снизу.
– Тогда можно не удалять, – произнес Лавр Федотович и возобновил было процесс приложения Большой Круглой Печати, но тут оказалось, что возникло затруднение. Что-то мешало Печати приложиться. Лавр Федотович сначала просто давил на нее, потом встал и навалился всем телом, но приложение все-таки не происходило – между бумагой и Печатью оставался зазор, и величина его явно не зависела от усилий товарища Вунюкова. Можно было подумать, что зазор этот заполнен каким-то невидимым, но чрезвычайно упругим веществом, препятствующим приложению. Лавр Федотович, видимо, осознал тщету своих стараний, сел, положил руки на подлокотники и строго, хотя и без всякого удивления, посмотрел на Печать. Печать неподвижно висела сантиметрах в двадцати над моей заявкой.
Казнь откладывалась, и я снова начал воспринимать окружающее. Эдик что-то горячо и красиво говорил о разуме, об экономической реформе, о добре, о роли интеллигенции и о государственной мудрости присутствующих… Он держал Печать, милый друг мой, спасал меня, дурака и слюнтяя, от беды,