Собрание сочинений. Том 13. Между двух революций. Андрей БелыйЧитать онлайн книгу.
наслажденьем выслушивал колкости по адресу чужого «гнезда»; и – думал я: уничтожить бы «дворянские гнезда»; они – «клопиные гнезда»; скоро я требовал решительных действ, а не только митингов протеста – от всех тех, кто себя причислил к интеллигенции, независимо от того, Бекетовы ль, Коваленские ль, Блоки ли они; я должен сказать: то, что я выслушал в Шахматове за чайным столом, что потом дослушивал в Дедове о Бекетовых, Коваленских, видящих лишь чужие сучки, а не «бревна» свои, лишь усиливало желанье ударить по всем «родам» одинаково.
Тарарах
Никчемная жизнь вела к взрыву, который случился не так, как его ожидали.
Вот как он случился.
Блок просил читать «Дитя-Солнце», мою поэму: в грозою насыщенный день; был Сережа угрюм; он остался сидеть над своим словарем, морща брови, готовясь к каким-то решеньям, продумываемым на прогулках; бывало, сидит: как укушенный встанет, рассеянно спустится со ступенек террасы; и – ну: замахал километрами – по полям, лесам, топям; вернется веселый; его ни о чем не расспрашиваю: расскажет и сам.
Итак, – я читал, имея перед глазами террасу: со сходом в сад; я случайно увидел, читая, сутулую спину, нырнувшую в зелень: Сережа – в тужурке, без шапки, прошел там… Читал два часа; Блоку нравились ритмы поэмы; он их обсуждал; уже подали чай: уже – ночь. – «Где Сережа?»
– «Наверное, шагает в окрестностях; и сочиняет стихи».
Я же знал, – не стихи сочиняет, а ищет решенья; чай – выпит.
– «Сережа?»
– «Как в воду канул!»
Пробило одиннадцать: и мы сошли в сад; мы кричали:
– «Сережа!»
Обегали все дорожки; шагали по полю; над лесом повесился месяц, вытягивая наши тени на желтых своих косяках, полосатящих луг; где-то плакал сычонок.
– «Се-ре-жа!»
И кто-то сказал:
– «А в лесах много топей; коли попадет, то… Был случай…»
– «Се-ре-жа!»
Блок в стареньком, пегом своем пальтеце с перетрепанными рукавами казался длинней и рукастей, когда подобрал длинный кол; он, его прижимая к груди, на него опираясь, топтался растерянно, полуоткрыв рот; стоял без шапки; кольца вставших, рыжеватых волос завивались; и месяц облещивал их.
Било издали: час!
Мы вернулись и почему-то втроем оказались в верхней комнате: моей и Сережиной; растерянная Александра Андреевна осталась внизу; ее сердце шалило; Л. Д. уронила голову в руки; и куталась молча в свой темный платок; у всех была одна мысль: «Болотные окна!» Блок теперь поминал Сережу – с сочувственной мягкостью; стало светать; тут увидели шейный крестик, забытый на столике: зачем его снял он с себя? Л. Д. на меня покосилась с тревожным вопросом в глазах; ей ответил на мысль: «Никогда!»
– «Ты уверен ли?» – переспрашивал Блок.
Мы глаз не смыкали в ту ночь; и сидели на лавочке в розовом косяке восходящего солнца, передавая глазами друг другу: «Пожалуй что… окна»; в шесть часов верховые опять ускакали в лес: обследовать топи; Блок, севши на рыжую лошадь, за ними умчался галопом; говорили: надо бы заявить