На семнадцати языках. Переводы произведений Ахадова. Эльдар АхадовЧитать онлайн книгу.
Savskaya fısdıq tumlarını çox sevərmiş. Amma, məsələ bunda deyil. Ağacın yaşı bəlkə də neçə yüz il olar. Ağacın gövdəsinin qeyri-adi hamarlığına fikir verdim. Sanki nə iləsə cilalanmışdı. Bu saysız, hesabsız insan əli toxunması nəticəsində belə olur. Sən demə, Qalada belə bir inam mövcuddur: Kim bu ağacın gövdəsinə toxunub, ürəyində hasısa arzu tutarsa, bu arzu mütləq çin olar. Toxundum. Gözlərimi yumdum. Istədiyimi ürəyimdə tutdum… Çin oldu ya olmadı yadımda deyil. Amma, indi mən dəqiq bilirəm ki, xoşbəxtlik gətirən ağac harda bitir və onun adı necədir.
Оглы
У меня есть имя. Есть фамилия. А есть отчество. У всех они есть. У каждого своё. У меня отчество азербайджанское, из двух слов: первое – имя отца, а второе – «оглы», что в переводе значит «сын». Нет в азербайджанском языке окончания «ович» или «овна». Только «оглы» или «кызы» (дочь). Всё бы ничего, но я в России живу больше четверти века, а здесь это не всеми и не всегда адекватно воспринимается. И на работе бывали сложности. Вроде мелкие: ну, похихикает кто-нибудь, ну, «чуркой» как-то раз в спину назвали. Не в лицо, нет.
В лицо постеснялись. Я ведь по-русски говорю и пишу получше кое-кого. И соображаю неплохо. Вот и постеснялись. На улицу выхожу всегда с паспортом. В принципе, нигде, кроме Москвы – проблем не было. Да, и в столице, тьфу-тьфу, обошлось. Остановили пару раз, проверили, прочитали, и такое холодное недоверие в глазах – из_за того, что я «оглы», а не «ович»… Всё равно как-то неприятно, неуютно, что ли… Как будто я что-то плохое сделал и скрываю…
А годы были тревожные, бандитские, девяностые. Вот и советует мне однажды моя русская жена: – Зачем тебе это «оглы»? Ты же и говоришь по-русски, и думаешь по-русски, и живёшь в России. Сходи в паспортный стол, поменяй отчество, заплатишь и станешь Александровичем, как режиссёр Рязанов, или Алексеевичем каким-нибудь. И детей наших в школе дразнить перестанут. А?
Задумался я. Достал фотографии отца, матери, сестёр… И тут выпала из пакета с фотографиями старая бакинская газета. Январская. Девяностого года.
На ней – городская площадь у берега моря, вся покрытая бесчисленным людским морем. В городе действует комендантский час. На улицах танки, бронетранспортёры, пулеметы, тысячи вооружённых солдат. Больше трех человек собираться запрещено. А народ вышел на площадь. Не побоялся народ ни арестов, ни смертей. Поэт Галич когда-то пел:
«Можешь выйти на площадь,
Смеешь выйти на площадь
В тот назначенный час?!
Где стоят по квадрату
В ожиданье полки…»
А ведь полки действительно стояли в ожидании приказа. И над площадью барражировали военные вертолёты. Но люди, простые безоружные люди, бакинцы, шли и шли на эту площадь. И их было не остановить никому! Никаким солдатам, никаким пулемётам, никаким танкам. Они шли хоронить своих детей, убитых солдатами в ночь на 20-е января. В этих продолговатых прямоугольниках на фотографии – убитые. Я не знаю, как их звали: сотни убитых, молодых, пожилых, юношей, девушек, детей, стариков… У каждого из них было имя. Была фамилия. И было отчество… Первую часть их отчеств – я не знаю, но вторую – не могу и смогу забыть, где бы я не был.
Я – оглы, я – сын моего отца и моей матери. Был и останусь. Нацисты, скинхеды, бритоголовые – не важно, кто встретится на пути, я останусь тем, кем родился.
Oğlu
Hər kəsin öz adı, soyadı var. Mənim də hamı kimi öz adım, soyadım və atamın adı var. Amma,