Игра на гранях языка. Б. Ю. НорманЧитать онлайн книгу.
Во-первых, это, конечно, просто забава, речевое балагурство (которое, впрочем, совсем не «просто забава», потому что имеет, как мы видели, некоторые социолингвистические и психологические цели).
Во-вторых, это испытание языковой системы на прочность или, если угодно, на «системность»: где предел ее возможностей?
насколько род регулярен? можно ли изменять слово по родам, как мы изменяем его по падежам? (Наиболее «заинтересованы» в данных вопросах, конечно, дети, хотя они и не формулируют их столь мудреным образом.)
В этом плане «игра с родом» – своего рода эксперимент: «Что получится, если?..» Да и вообще всю языковую игру можно понимать как лингвистический эксперимент, «только проведенный не самим лингвистом, а до него, автором соответствующего текста. Лингвисту остается дать этому, чужому эксперименту лингвистическую интерпретацию» (В.З. Санников. «Русские сочинительные конструкции»).
Есть у «игры с родом» и третий аспект, на который реже обращают внимание. Это ее «идейная», смысловая сторона. Если род – хотя бы в своих основах – соотносим с полом, то в сознании носителя языка он может получать дополнительную – символическую – нагрузку. Самое яркое проявление этого мы находим в мифологии: в сказках и преданиях, приметах и заговорах… Здесь существительное мужского рода становится как бы носителем мужского начала, а существительное женского рода воплощает в себе «природную», или биологическую, женственность. Вспомним: как мы себе образно представляем день и ночь? Не правда ли, день предстает скорее в облике мужчины, в то время как ночь – скорее «женщина»? А случайно ли гром и молния образуют такую прочную пару в нашем сознании? А стрекоза и муравей в басне Крылова: случайно ли различие в роде этих существительных или же оно отражает некоторые свойства мужской и женской психики? А рябина, которая в русской народной песне стремится «к дубу перебраться», ведь, заметим, к дубу, а не к липе или березе?.. В следующих же строках из стихотворения Н. Матвеевой «Сводники» подбор «супругов» обусловлен (чтобы не сказать спровоцирован) грамматическим родом соответствующих существительных; перед нами опять игра, подмена реалий языковыми значениями:
«Кухарка вышла замуж за компот,
Взял гусеницу в жены огородник…»
Ученые давно обратили внимание на важность для сознания человека подобных родо-половых ассоциаций. Вот как об этом писал один из крупнейших филологов XX века Роман Якобсон: «Тот факт, что слово «пятница» в некоторых славянских языках – мужского рода, а в других – женского, отражен в фольклорных традициях этих народов, у которых с этим днем связаны различные ритуалы. Известная русская примета о том, что упавший нож предвещает появление мужчины, а упавшая вилка – появление женщины, определяется принадлежностью слова нож к мужскому, а слова вилка к женскому роду. В славянских и других языках, где слово день – мужского рода, а ночь – женского, поэты описывают день как возлюбленного ночи. Русского художника Репина удивило, что немецкие художники изображают грех в виде женщины: он не подумал о том, что слово «грех» в немецком языке – женского рода (die Simde), тогда как в русском – мужского. Точно так же русскому ребенку, читающему немецкие