Роман с фамилией. Александр КерданЧитать онлайн книгу.
поссорить братьев друг с другом по-настоящему. Надо заметить, что этой юной особе нравилось сталкивать окружающих лбами. Эта девочка с тёмно-зелёными, как море перед бурей, глазами и рыжими, искрящимися на солнце волосами обладала не только детской жизнерадостностью, но и повадками взрослой матроны. Возможно, эти качества она унаследовала от своей родной матери – Скрибонии, дальней родственницы Марка Антония, женщины, прославившейся редкостной красотой и скверным характером. Скрибония ещё до замужества с Октавианом успела дважды побывать замужем за отставными сенаторами и постоянными скандалами, необузданным темпераментом и выходками быстро отправила их к праотцам.
Глядя на милое личико Юлии, трудно было сказать, унаследовала ли она красоту Скрибонии, но характер у неё уже в этом юном возрасте проявлялся далеко не сахарный.
Она умело манипулировала мальчиками из своего окружения, одаривала вниманием то одного, то другого, подначивала их поочерёдно, а сама задорно смеялась, глядя на ссоры, причиной которых являлась.
Ко мне Юлия относилась на удивление ласково. На занятиях вела себя тихо, не дерзила, всё улавливала на лету. Особую любовь она проявляла к литературе и многие стихи греческих авторов знала наизусть, предпочитая творения Еврипида и Софокла.
Остальные дети тоже проявляли прилежание и вскоре стали делать заметные успехи. Особую усидчивость и старание проявлял нелюдимый и вечно погружённый в себя Тиберий. И если в занятиях красноречием вперёд вырывались другие ученики, то в выполнении письменных заданий, в переложении стихов на прозу никого равного ему не находилось. Тиберия отличало какое-то поразительное тщание в переписывании текстов и постоянное стремление к отличному результату. Склоняясь над листом папируса или над восковой табличкой, лицо его преображалось, взгляд утрачивал холодность и настороженность. А когда у него что-то получалось лучше, чем у остальных детей, он радовался, хотя и старался не показывать этого.
Давая уроки наследникам Октавиана, я незаметно привязался к ним и даже полюбил, забыв, что это дети моего врага. Возможно, именно так, любовью старшего к младшему, умудрённого к неопытному и только постигающему жизнь, любили меня когда-то мои наставники – рабы моего отца: пленный латинянин, старый иудей из Иерихона, грек из Афин и его одноглазый соплеменник с Крита… Тогда я не задумывался над их несвободой и личной трагедией каждого и любил своих учителей всей душой.
Признаюсь, теперь мне самому доставляло истинное удовольствие учить этих талантливых детей, нравилось исподволь наблюдать за ними, замечать, как они взрослеют. Не скрою, я испытывал гордость, видя, как в их сознании пресловутая тabula rasa – доска, на которой ничего не написано, заполняется содержанием, как постигают они неизведанное, преодолевая трудности в учении, с каким упорством складывают в предложения слова на чужом языке, как стараются победить друг друга в соревнованиях по риторике… Я пытался представить,