Рукопись из Тибета. Валерий КовалевЧитать онлайн книгу.
Волобуев, после чего вручила Котову зеленую, с гербом книжицу. Засим мы чинно распрощались (начальница пожала мне руку) и вместе с Котовым вышли наружу. В яркое солнце, чириканье воробьев и в запах цветущих глициний на бульваре.
– Хочешь мороженое? – спросил заведующий, кивнув на девушку в белом фартучке, у голубой тележки под тентом.
– Ага, – сказал я, облизнувшись. В интернате нас мороженым не баловали.
Мы подошли, Котов купил мне эскимо за двадцать две копейки, после чего мы уселись рядом на скамье под ливанским кедром. Я лизал забытую сладость, облитую шоколадом, а заведующий извлек из кармана пачку «Дюбека», продул папиросу и закурил.
– Ну как тебе новые имя и фамилия? – выдул вверх струйку дыма.
– Имя вполне, – отогнал я налетевшую осу. – Как у Хрущева. И Виленович ничего, в смысле Ленин. А вот фамилия, я бы сказал, не того. Как в анекдоте.
– В каком еще таком анекдоте?
– Хотите расскажу?
– Валяй, – стряхнул ногтем пепел Котов. – Я послушаю.
– Значит так, – куснул я подтаявшее эскимо. – Приходит актёр в провинциальный театр устраиваться на работу. А там ему полный отлуп: мест нет, хороших ролей нет, свободен! «Да мне хоть бабу Ягу, – говорит. – Я на все согласен». Отвечают: «Ничего нет. Ну, разве роль оруженосца Волобуева… но так это полный бред. Вы же сами понимаете. Такое никто не сыграет». «А что за роль? – интересуется актер. – Я самого Ленина играл вообще-то, в Урюпинске». Ему: «Да бросьте! Заслуженные пробовались, не потянули… Или вы не слыхали про Волобуева?» «Не, – отвечает, – не слыхал. Поясните». Ему поясняют, что роль это эпизодическая. В финальной сцене нужно выйти на сцену, протянуть главному герою меч и сказать: «Волобуев! Вот ваш меч!» Но над ролью довлеет тяжкое проклятие. Впервые в нашем театре «Волобуева» ставили в 1896—м году в бытность посещения августейшими особами. Подлец – гимназист, которому доверили вынести меч, то ли из шалости, то ли случайно возопил: «Волох…ев! Вот ваш меч!» Ну, случился большой скандал. Режиссера в Сибирь сослали, труппу разогнали, гимназиста выпороли.
Другой раз, уже при Советской власти, пьесу эту вновь ставили. Актёр, игравший оруженосца, очень волновался и, конечно, тоже брякнул: «Воло…уев!»
– Кхы-кхы-кхы! – подавился дымом Котов. – Воло…ев! Ну, мля, умора!
– Ага, так и брякнул, – доев мороженое, сказал я, утирая липкие пальцы о штаны, после чего продолжил: – Ну, этому актеру и говорят: «Режиссера расстреляли, труппу в лагеря. И при Сталине ещё ставили, тоже ничего хорошего не вышло. Сейчас вот молодой главреж пришёл, хочет ставить. Его отговаривают все, и за роль оруженосца никто не берется. «Я согласен», – настаивает актер, и его оформляют на роль. Ведь самого Ильича играл, не шутка…
– А можно мне еще мороженое? – хитро покосился я на Котова, слушавшего открывши рот, к нижней губе которого приклеилась погасшая папироса.
– Конечно, – он выплюнул окурок. – Здорово излагаешь. – И тут же выполнил мою просьбу.
– Ну, так вот, – стал сдирать я с батончика серебряную