По счетам. Андрей КонстантиновЧитать онлайн книгу.
в нем и сердито выдохнул:
– Вот ведь засранцы, все продукты подчистую потырили. Хорошо, документы не взяли, а то бы меня второй раз расстреливать взялись. Хоть это и противоречит уставу… М-да… Вот тебе и мальчик из интеллигентной семьи. Щенок щенком, а брешет по-псиному. Однако молодец парень, далеко пойдет. Если, конечно, не заблудится по дороге.
Кудрявцев забросил вещмешок за правое плечо и, максимально экономя силы, направился к двери. Неожиданно взгляд его уперся в стену, на которой с прежних мирных времен продолжал висеть семейный фотографический «иконостас». Кудрявцев дотянулся до рамки с карточкой Елены, шарахнул ее об угол стола, разбивая стекло, достал портрет и, сложив вчетверо, сунул в карман шинели.
Это был последний визит Владимира в адрес на улице Рубинштейна. Полторы недели спустя, в результате прямого попадания авиабомбы, «родовое гнездо» Алексеевых – Кашубских будет погребено под обломками здания постройки середины XIX века. Словно финаля историю этой несчастной семьи и ее роковой фамильной тайны.
У подъезда на лавочке сидел разбитый параличом старик. Его вялые, бесчувственные руки покоились на коленях, как у прилежного первоклашки, а неподвижный взгляд был уставлен вглубь двора, поверх голов копошащейся на детской площадке малышни. Старик словно бы силился разглядеть там нечто необычайно важное, но ему никак не удавалось сфокусироваться. Так отныне гулял Евгений Константинович Самарин. С четырех до шести. И лишь в хорошую погоду.
Узнать в старике напыщенного самовлюбленного кладовщика дядю Женю из далекого ленинградского детства было решительно невозможно. По крайней мере Юрий не смог. Он так бы и прошел мимо, едва скользнув взглядом по согбенной инвалидной фигуре, если бы не руки. А именно – безымянный палец правой руки старика, на котором красовался перстень-печатка, некогда принадлежавший профессору Кашубскому. Дедов перстень. Тот самый, что вместе с другими ценностями ушел в качестве оплаты за вывоз Ольги из блокадного города.
На площадке резвились, пищали дети. В беседке гремели костяшками домино мужики. Из распахнутого на первом этаже окна доносилось зыкинское «на побывку едет молодой моряк». Барон молча стоял, почти нависая над стариком. А тот, погруженный в себя, продолжал неподвижно смотреть в одну, лишь ему ведомую точку, не обращая внимания на возникшую помеху. Физическое состояние Самарина сейчас вполне можно было уподобить незавидному положению человека, на шею которого накинута петля, а сам он стоит на табурете на кончиках пальцев. И шея болит нещадно, и онемевшие пальцы уже не слушаются, но и умирать не хочется. Страшно.
Оценив ситуацию, Барон принял непросто давшееся ему решение: смертный приговор в исполнение приведен не будет. Во-первых, слишком легко. Все равно что курицу зарезать – никакого морального удовлетворения. А во-вторых, при нынешних раскладах удар ножом в грудь мог быть расценен как акт милосердия. А Барон не собирался оказывать Самарину подобную добрую услугу.
– Узнаёшь меня?!
Самарин поворотил голову на голос и непонимающе