Вечные ценности. Статьи о русской литературе. Владимир РудинскийЧитать онлайн книгу.
влево, глянет вправо,
Засопит сердито:
«Выгребайте из канавы
Спрятанное жито!»
Ну, а кто поднимет бучу —
Не шуми, братишка:
Усом в мусорную кучу,
Расстрелять – и крышка!
Для крестьян – он не только такой же бандит, как Махно, но еще и хуже. Однако, когда Коган попал в плен к махновцам, и Опанасу поручили его расстрелять, тот, с типичной отходчивостью русского человека, предлагает ему бежать. Комиссар отказывается, так как знает, что ему не спастись: куда бы он ни пошел, крестьяне его схватят и выдадут.
Между Коганом и Махно невозможно осуществить мечту о мирном счастье, которую выражает Опанас, его невеста Павла
И мы выйдем с тобою в поле
Мы вдвоем – только ты и я…
И может быть полнее всего махновский часовой, поющий на посту
В зеленом садочке,
У Буга на взгорье,
Цвети, моя вишня, цвети!
На тихие воды
На ясные зори
Лети, мое сердце, лети!
Надо сказать, что Махно обещает народу такой же рай, как и коммунисты. Вот как его адъютант, вполне культурный и симпатичный молодой человек, формулирует программу гуляйпольского батьки:
Анархия – высший порядок! Она
Не может поставить преград.
Ми вольной работы взрастим семена,
Из дебрей мы сделаем сад.
А вот Раиса Николаевна, делопроизводительница при махновском штабе, загадочная, «чертова красотка», которую
… увидав
Лохматые анархисты
Смиряют свой бешеный нрав,
и которой, похоже, побаивается и сам атаман Нестор Михайлович, та – как бы соответствие Когану в другом стане, и с такой же неумолимой жестокостью и целеустремленностью:
Декреты, допросы, расстрелы,
Дела по изъятью зерна
Рукой молодой, загорелой
Подписывает она.
Она из породы тех же бесов, которых революция вызвала из их прежних таинственных обиталищ. Недаром таким мраком окутано их прошлое:
Откуда она – неизвестно,
Где дом ее? Кто отец?
Помещик ли мелкопоместный?
Фальшивомонетчик? Купец?
Это песни, которые как бесы в снежной буре несутся над потрясенной бунтом страной, развевая пламя и поднимая тучи пыли…
Участник гражданской войны на стороне революции, Багрицкий вполне мог бы позже сказать, как многие: «За что боролись?» При советской власти его травили за романтизм. Он пытался писать в ином ключе – главным образом в манере крайнего натурализма – не очень успешно.
Политически, можно было бы ему поставить в упрек стихотворении «ТВС», где он славословит обер-палача Дзержинского. И, однако… не дай Бог никому дожить до таких похвал! Уж очень правдиво работа «товарища Феликса» изображена:
И подпись на приговоре вилась
Струей из простреленной головы…
Есть, на наш взгляд, у Багрицкого другое, куда худшее стихотворение, ибо сатанинское и богоборческое: «Смерть пионерки».