С неба не только звезды. Марк КазарновскийЧитать онлайн книгу.
на редкость нам подходившая. Потому что мама Женьки, тетя Лида, была гостеприимная и веселая. А еще, так была мала квартирка, такие тесные две комнатки, что просто благодать играть, например, в карты. В подкидного или акулину. Ты карты держишь, а с одной стороны притиснут Женькой, я другой – Лялей. И все мы жаркие, и запах дурманящий – жареной картошки, незамысловатых духов девочек и нашего, мужского, вернее, совсем не мужского, но пота. Да какое дело, запахи. Когда бедра Ляли вот здесь, просто давят на мои, а ноги Женьки под столом переплетаются с Левиными дырявыми ботинками. Которые, кстати, тоже своего к общему аромату добавляют.
Мы уходили. Первая Ляля, как комсомолка, отличница и находящаяся в зависимости от тетя Тони, с которой она живет. Живут они в «офицерском доме» в начале Подколокольного переулка и история Лялиной жизни вкратце представляет собой следующее.
Мама умерла внезапно, и мамина сестра, одинокая Антонина, переехала в их квартиру и стала Лялю воспитывать.
А в 1941 году ее папа, подполковник, попал сразу в плен. Этого было достаточно, и внезапно Ляля и тетя Тоня оказались в одной комнате. Тете Тоне на все ее возражения и причитания отказали. Во-первых, благодари Бога, что вообще в квартире осталась. И второе – живи тихо «до выяснения».
Антонина была так напугана этими дядьками в фуражках с голубыми околышами, что согласилась сразу и навсегда. И Ляле все время повторяла: не вздумай! Молчи! Не возражай! Сразу – в пионеры! Сразу – в комсомол! И – тихо! Тихо. И чтобы вечером не позже десяти часов. И с мальчиками – ни-ни. Вот при таком воспитании Ляля выросла все-таки самостоятельной девушкой. Правда, в споры не вступала.
Да мы в это время и все в споры не вступали. Были так воспитаны мамами. Молчать и лишнего не говорить. То есть – не говорить ничего. Мы вот и не говорили. Только о Шекспире. Или футболе.
Но, тем не менее, дружба моя с Лялей продолжала развиваться. Несмотря на отсутствие «условий».
Я исправно провожал Лялю из Женькиной галдарейки – так все называли эту квартирку – и уже мы начали целоваться. Вроде перед подъездом. Правда, я видел, Ляля боится. И не задумывался. Верно, соседей. Да их все боятся. Мы во дворе соседей тоже боялись. Обязательно наши подвиги мамам становились известны. Но раз уж поцелуи пошли, то и Ляля инстинктивно, как и положено самке, начала подыскивать укромные местечки. Удобнее всего была церковь Петра и Павла, что на Кулишках. Там и сад заброшенный, и дички яблок на земле, и в кустах мраморные или гранитные надгробья. Вернее, они не на могилах, а просто свалены в разных местах. Верно, планировали их употребить на что-нибудь полезное для города. А получилось, как всегда. То есть, могилы разрушили, надгробья свалили в кучу да и забыли. До каких-то, вероятно, лучших времен.
Но место это было уютное и уже мы целовались упоенно. Даже строгая Ляля задыхалась.
А природа наступала. В смысле, шли холода. Церковь Петра и Павла нас не согревала. Да тут и какие-то занятия в школе. Домашние уроки, к которым Ляля обязательно